Моя деревня

Л и н ь к о в. Да ты меня больнее плетки в райкоме отходил! Чего мне забывать, я тебя спрашиваю? То, что я тебя самым близким сердцем своим считал? То, что я любовь родительскую на тебя перенес? Что же мне забывать? То, что я тебе дочь свою отдал, а ты мне в душу наплевал?

Л е в к а. Ну, если даже в сто раз больше худого сделал — простите! Я со всем соглашусь, только не бросайте людей в беде, иначе оставаться вам целый век одному! Как камню на дороге! Что только мешает проходить! Один останетесь! Совсем один!..

Л и н ь к о в. Убирайся отсюдова к чертовой матери! И видеть я тебя больше… (Но схватился за сердце — и тихо.) Уйди от меня! Нет у меня к тебе ни гнева, ни сердца! Уйди! Чужой!

Люба подошла к нему, подала стакан воды.

Л е в к а. Всё. И руки не подам при встрече. (Резко выходит.)

Б у л а т о в. Ну что же, раз ты, Петр Афанасьевич, не можешь за рамки личной обиды выйти, без тебя обойдемся! Без тебя! Но имей в виду…

Т е т к а  Л ю б а. Иван Романович! Сейчас-то хоть помолчали бы! (И нежно.) Петяша! Прости Левушку… Ведь нет никого ближе ему нас с тобой.

Л и н ь к о в. Уйди… Все уйдите, все…

Б у л а т о в (Ефименку). Свободных от работ в добровольном порядке в «Опалиху»!

Е ф и м е н о к (тихо). Сделаем. Раз такая нужда, то…

Б у л а т о в. Я проеду в Шарчино, Поспелиху и Шибунино. Там тоже кончили уборку. (Повернулся к Линькову.) А ты не мешайся, Петр Афанасьевич! Уйди с дороги! На пенсию! Всё! (Выходит. На ходу.) Кто со мной?

Все идут за ним; даже Виноградов, неловко пожав плечами, вышел. На сцене Линьков, Люба.

Т е т к а  Л ю б а. Петяша, Левушка-то как же?

Линьков отвернулся. Люба вышла. Линьков встал и стоит, покачиваясь, посреди комнаты.

Л и н ь к о в (вдруг со стоном). Э-х, Левка! Скосил под корень! (Потом собрался, подошел к репродуктору, включил — оттуда второй куплет «Рушника». Еще минуту послушал, подошел к стене, обнял саблю.) Как камень на дороге… А все мимо пройдут. И жизнь пройдет. Один!!. На пенсию! Не люблю я эту песню! Ничего не хочу. (И вдруг сам, опершись на саблю, с горечью, со слезами запел.) Не нужен больше! Никому не нужен! За что меня так жестоко…

А хор в полный голос повторяет песню.

(Перекрывая хор.) За что же?

З а н а в е с.

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

СТЕПЬ

Всю сцену делят пополам огромные стога соломы, уходящие ровным рядом в степь. Между первым, что на первом плане, стогом и вторым стоит огромный транспортер. Ночь. Крупные звезды на небе. На склоне неба луна. Низко над землей порывистый ветер гонит темные тучи. Вдали горит стерня. Группами расположились  л ю д и. Это молодые опалихинцы, одетые в спортивные костюмы, и молодежь колхоза «Отчизна». Тут  К а т я, В е р а, Л е в к а, К р у г л а к о в с к и й, Д е м и н, Г р о ш е в, Х в а т о в, Ф е н я; тут же  Б о г а т ы р е в, Б у л а т о в. Все говорит о том, что люди очень устали. Негромко, на два голоса, девушки поют:

Белым снегом, белым снегом
Ночь морозная дорожку замела…
По которой, по которой
Я с тобой, любимый, рядышком прошла…

Группа людей на втором плане перегружает хлеб с саней на землю. На первом плане лежит  Л е в к а. Возле него сидит  В е р а  и тихо гладит его по голове. Левка спит.

По которой, по которой
Я с тобой, любимый, рядышком прошла…

Г о л о с а (на втором плане). Как ни гнали, как ни надрывались, а все одно…

— Что «все одно»? Напрасно, значит, Булатов собрал транспорт и людей из соседних колхозов? Глупости болтаешь! Ведь весь хлеб подтащили к дороге…