К у з ь м а. Ты что, ошалелый, что ли! При чем тут я? (Подошел к ящику. Взял таблетки.) Ведь мне-то всегда помогает. (Читает.) «Пурген». Нет, те как-то по-иному назывались… Ах, вот они! Пирамидон. Во! А я чего?! Ой, перепутал! Ну ничего! Нет, а то, может, обидится?.. Ну, шут с ним! А то пристал, понимаешь: «Почему не в колхозе?» А ты, Николка, сколько лет обещал: «Скоро да скоро…» И ничего! А вот бабу сделали начальством, так сразу забегал. Не искал бы в селе, а искал бы в себе. Нет. Я все равно поеду в город к Василию, как уговаривались с Катенькой. А то ишь ты, «спекулянт»! Обзывать-то людей я и сам умею, а ты вот попробуй не взять, когда… дают… (Подошел к письменному столу. Ворчливо.) А то, думает, притаранил заграничный стол — и все?! Теперь я должен в глаза ему нырять? (Погладил по крышке, по бокам стола. В раздумье.) И на кой шут тебе, Кузьма, этот полированный сундук с дымом? А вот нет! Солнышко на нем играет, по душе Христос босиком идет. Мое! Светло, радостно, празднично! И все к тебе, Кузьма Петрович, с почтеньицем… (Спохватился.) А завтра с поклоном? Шапку ломать? Ты чего же это, советский кулак? Или забыл, как мироед Прошкин тебя, еще совсем дитенка, голодом морил? Забыл. Забыл, как батю в овраге все это кулачье до смерти секло?.. (На секунду задумался.) Ну, хватит, хватит царапаться изнутри! Будя! (Сам себя подбадривает.) Это просто растущие потребности!.. А и до коих пор они в тебе расти будут?.. (Вздохнул.) Жадность, жадность! И что мне с тобой, проклятущей, делать? (Столу, сердито.) Да стой, не отсвечивай! Черт с тобою, зараза полированная! (И снова в раздумье.) А насчет плитки-то он теперь с обиды не передумает? А? Вот беда… Вот беда! (Мимоходом увидел свое отражение в зеркале, на секунду полюбовался собой.) И чего вырядился, как на святки? Морда-то опухшая. Вид такой, что аж медали потускнели. Вроде как стыдно им за тебя, пьянчугу приколхозную… У-у! (Ткнул пальцем в зеркало, в свое отражение.) Не срами товарищей погибших. Скинь все награды! При такой личности это все одно что оплевать свою молодость! (Снимает медали и ордена, прячет их в шкатулку. Поглядывает на сервант.) Только и мечта, как стакан запрокинуть вверх дном! У-у! (Схватился за голову.) Может, повеситься от стыда? Ведь что творю, как живу, куды я двигаюсь?! Раком в болото корячусь! У, зараза совесть! Заела!! Нет!! Все!! Все сызнова! Все как у людей! И даже капли в рот ни единой!
З а н а в е с.
КАРТИНА ВТОРАЯТа же декорация. Нарядный К у з ь м а на столе гладит белье. В сенях хлопнула дверь — он вздрогнул. Убрал утюг и белье, метнулся к зеркалу, пригладил волосы и замер в ожидании. Входит Ч е р н о в а. На ней добротный светлый костюм, на голове легкая светлая шаль. В руке чемодан и большая дорожная сумка. Она мельком глянула на письменный стол, поставила вещи, двинулась к Кузьме, а он, радостный, растроганный, кинулся ее обнимать, целовать.
К у з ь м а. Катенька, ласточка моя! Светлая ты моя! Изождался. Истосковался.
Ч е р н о в а. Да я сама соскучилась.
К у з ь м а. Садись, садись, Катенька. Давай сапожки сымем. (Стягивает с нее сапоги, поспешно несет тапки.) Скинь платок-то, душно. Дай пойдем, я тебе солью, освежись с дороги…
Ч е р н о в а. И за что ты, Кузя, меня так любишь? Или за мои чины-награды?
К у з ь м а. И с чего это? Мне ж раньше, как ты просто моей женой была, куда проще жилося, безответнее…
Ч е р н о в а. И сама-то никак в жизнь новую не войду. Хоть и почета много, а хлопот… Куда там! (Скинула на диван платок.)
Кузьма аккуратно складывает его. Она прошла по избе.
Вот везде прекрасно, а дома легче. (Останавливается перед письменным столом.) Это чье?
К у з ь м а (гордо). Наше.
Ч е р н о в а. Купили без меня?
К у з ь м а. Правление тебя премировало за надои…
Ч е р н о в а. Ни к чему. Раньше можно было меня премировать, а теперь… Пусть лучше учительнице подарят. Ей за ним работать. А мне другой подарок нужен — ферма новая.