Моя дорогая Роза

А порой он видел, как она пробирается к нему, и сам усаживал ее за стол, давал ей лист бумаги или картона, кисти, палитру с красками и говорил, что она сможет оставаться с ним ровно столько, пока будет сидеть тихо. Иногда, хоть и редко, но все же ее присутствие действовало ему на нервы, и он приходил в неистовство от одного ее вида. И тогда он грубо хватал ее за руку, так что пальцы его больно впивались ей в кожу, и тащил обратно в дом, чтобы перепоручить заботам матери, а заодно и осыпать ту упреками и ругательствами как ни на что не годную мать и жену, которая не способна понять, что для работы ему нужны полный покой и абсолютная тишина. Уходя, он громко хлопал дверью, и Роза подбегала к дверям и, прижимая ладони к холодному стеклу, смотрела, как отец возвращается через сад к себе в студию. Конечно же, он не слышал ее сдавленных рыданий, звуки которых скрадывала запертая дверь. Роза никогда не обижалась на отца за эти его приступы молчаливой ярости и гнева, никогда не обвиняла его в том, что свою работу он любит больше, чем ее. Понадобились годы и годы на то, чтобы она стала обвинять отца и уяснила для себя одну простую вещь. Отец с раннего детства приучил ее чувствовать себя лишней в его мире, будто она вторгается на запретную территорию, где ей быть не положено.

И вот она снова пробралась в его студию, словно лазутчик. Как же он поступит на сей раз? Обнимет ее, поцелует, начнет кружить по комнате? Или просто вышвырнет вон? Впрочем, ответ был ей известен.

– В чем ты видишь эти перемены? – спросил у нее отец, принципиально не замечая присутствия Мэдди, которая медленно, но неуклонно приближалась к холсту.

Надо отдать ей должное. Она тоже полностью проигнорировала присутствие художника, сосредоточившись на его картине.

Вторая реплика далась Розе с еще большим трудом. Да и что сказать, право?

– Ты стал… более… мягким, – проговорила она, осторожно подбирая слова. – И ты… меньше похож на себя прежнего. Сам решай, как назвать твою новую манеру. Я могу вспомнить лишь несколько твоих прежних работ, совпадающих по стилю письма с этой.

Если быть абсолютно точной, Роза смогла бы назвать только две такие картины. Этот пейзаж Милтуэйта, запечатленный на открытке, которую она хранила столько лет, и портрет Тильды, той женщины, ради которой он оставил их с матерью. Портрет она позволила Ричарду выбросить вон как мусор вскоре после их свадьбы вместе с теми немногими отцовскими вещами, которые чудом сохранились в доме до тех пор, пока в нем не стал хозяйничать Ричард. Интересно было бы взглянуть на портреты Тильды сегодняшней, подумала она. Любопытно, как сложилась их дальнейшая совместная жизнь. Она вдруг поймала себя на мысли, что ей было бы неприятно узнать, что Тильда все еще присутствует в жизни отца. Однако не меньшим ударом будет для нее и то, если вдруг окажется, что он бросил эту женщину, разрушил и ее жизнь так же легко и бездумно, как он разрушил их семью. И все же слабая надежда, что вдруг эта женщина выплывет из соседней комнаты с чайным подносом в руках, еще теплилась. Увидит ее и назовет солнышком, как называла когда-то, когда она была маленькой. Впрочем, отец ни словом пока не обмолвился о Тильде, а она не решалась начать расспросы.

– Ты хочешь сказать, что это откровенно коммерческие поделки? – неожиданно согласился с нею отец без тени обиды. – Так оно и есть! Все это предназначается для продажи, на оплату счетов. Свои настоящие работы я держу в другом месте.

– Пусть так! Но все равно, они проще в восприятии. Вот эта, к примеру! – Роза ткнула пальцем в незаконченное изображение, которое показалось ей даже красивым. – Мне нравится!

Легкая улыбка тронула губы отца.

– Это все для тех, у кого много денег, но абсолютно нет вкуса.

– У меня нет ни денег, ни вкуса, – промолвила Роза, почувствовав себя уязвленной. Впрочем, едва ли он намеревался обижать ее. Скорее всего, просто констатировал очевидное. – Так что же у тебя получилось в итоге? Ради сохранения своей творческой цельности как художника ты был готов на все. Разрушил нашу семью, искалечил столько жизней. И все во имя высокого искусства… А кончил тем, что переключился на ширпотреб в виде открыток с умилительными пейзажиками? Современные пасторальки… Усладить вкусы толпы…

Слова сорвались с ее уст сами собой и выстрелили, словно пули. Она не искала их, не заготавливала впрок, не начиняла их чрезмерной насмешливостью, так вышло. Просто ей вдруг до боли в висках захотелось ответить ударом на удар, и это ей удалось.

Но Джон остался внешне безучастным к тем стрелам, что просвистели над его ухом.

– А! Все эти разговоры о творческой цельности и прочее, все это одна лабуда… Для молодых разве что…

– Но ты и в молодые годы не очень любил подобные разговоры. Высокие темы не привлекали тебя. Что-то я не припоминаю горячих дискуссий об искусстве, которые бы велись в моем присутствии, когда я была ребенком.