Моя дорогая Роза

– Но что стоит за твоим желанием забрать нас к себе еще на один день? Моя жизнь так запуталась, что новый поворот событий только тревожит меня, а хотелось бы ясности. Ты поступаешь импульсивно или успел что-то обдумать? У тебя сложился какой-то план? Тогда поделись им со мной. Все же Мэдди моя дочь, и я должна знать, к чему мне следует быть готовой.

Джон понуро смотрел в окно, словно надеясь получить оттуда, извне, ответ.

– Сам не знаю! – Было видно, что он не решается сказать ей все. – Вот мы с Фрейзером все время ругаемся, спорим… А на самом деле он ведь мой друг, можно сказать, единственный. Вчера вечером он мне позвонил, причем на тот номер, на который, как он знал, я точно отвечу. Он был на каком-то приеме, шум, гам, посторонние голоса… Но он сказал, что не может успокоиться до тех пор, пока не выскажет все, что он обо мне думает. Дескать, я – старый безмозглый осел, если только упущу шанс помириться с тобой. Сказать честно, я не уверен, что у нас с тобой есть такой шанс, но я уважаю Фрейзера. Если бы не он, я бы давно гнил в земле. Подсознательно я чувствую, что ты ждешь от меня каких-то слов или поступков, которые… которые могли бы тебя удовлетворить. Подозреваю, что на сегодняшний день у меня нет ни таких слов, ни таких чувств… ничего этого у меня нет. А поэтому я просто приехал за вами, и все! Хочу понаблюдать за тем, как у нас пойдут дела дальше и возможен ли в принципе мир между нами, любой мир… А еще этот ребенок меня действительно заинтересовал.

– Так тебе звонил Фрейзер?.. – недоверчиво протянула Роза. – И беспокоился о наших с тобой отношениях? Как трогательно…

– Напоминаю! Меня зовут Мэдди! – возникла в комнате Мэдди в ярко-зеленой майке с изображением человека-паука и в красных пижамных штанишках. Она снова уцепила за руку Джона и затараторила, обращаясь только к нему. – А ты знал, что красный и зеленый цвета дополняют друг друга, что означает…

– Так ты едешь с нами? – выжидающе глядя на Розу, спросил отец.

– Конечно! – ответила та.

Шона перехватила Розу уже в дверях. Джон в это время помогал Мэдди залезть в свой видавший виды старенький «Ситроен».

– Ты как? – спросила она. – Что-то уж слишком много переживаний!

– А когда их в моей жизни было мало? – вздохнула Роза. – Пока не знаю, что будет дальше. Сможет ли у нас получиться что-то с отцом… нет… Будущее покажет. Но по крайней мере мы оба действуем, а это гораздо лучше, чем сидеть и гадать на кофейной гуще. Извини, что бросаю тебя второй день подряд. И никакого стоящего занятия тут для тебя…

– Занятие я ей организую! – пообещала подошедшая к ним Дженни. – Я тут надумала навести порядок во флигеле. Там перед смертью жила мать Брайана. И вот скоро год как я собираюсь там все разобрать, но руки не доходят. Если согласны мне помочь, Шона, я скошу с вашего счета одну ночь проживания. Идет?

– Идет! – согласилась Шона. – Хотя я совсем не против того, чтобы просто повалять дурака и ничего не делать. – Она повернулась к Розе. – Ну что, подруга? Тогда до скорой встречи в пабе!

Роза почувствовала, как у нее запылали щеки, что не укрылось от зоркого взгляда Шоны. Веселые огоньки запрыгали у нее в глазах.

– Встретимся, тогда и обсудим все, что было. И ты мне расскажешь все, как на духу, – прошептала она заговорщицким тоном. И многозначительно на нее посмотрела.

Почти все утро Мэдди с упоением предавалась рисованию. Она изрисовала все, что сумел предложить ей Джон, – куски картона, фанеры, обрезки досок, заполнив их одними только разноцветными пятнами. Иногда она, правда, рисовала какой-то предмет, но чаще просто экспериментировала с цветами, которые на ее картинках отчаянно воевали друг с другом за доминирующее положение. Но вот весь подсобный материал был использован, и Мэдди стала приставать к Джону, требуя, чтобы тот дал ей настоящий холст. Джон долго упирался, отнекивался, но в конце концов решил расстаться с небольшим холстом, который он уже натянул на подрамник. Однако он предупредил девочку, чтобы та работала над своим новым творением помедленнее, так как больше свободных холстов у него нет, а новые привезут лишь через несколько дней.

– Хорошо! Я буду рисовать всякие миниатюрные вещицы! – пообещала она и без тени раздумий выбрала самую тоненькую кисточку и удобно устроилась возле небольшого мольберта, который дед поставил специально для нее, и задумчиво уставилась на белую поверхность чистого холста.