Моя дорогая жена

– И не станут больше никого подозревать.

Миллисент дотрагивается пальчиком до моего носа:

– Благодаря тебе.

– Да ладно…

– Это правда.

Я мотаю головой:

– Давай не будем злорадствовать.

– Завтра.

* * *

Последующие несколько дней проходят потрясающе. То, как Миллисент смотрит на меня, наполняет мое сердце счастьем. Я даже расправляю плечи.

Миллисент чувствует то же самое. На следующий день после вечеринки она присылает мне эсэмэску с подписью: «Пенни». Это единственное мое прозвище для Миллисент. Но я не употреблял его уже много лет.

Первый раз я назвал ее так во время свидания – до того, как мы поженились, но уже после того, как переспали. Ни у кого из нас не было денег, поэтому многие наши свидания проходили очень скромно. Мы долго гуляли, ходили на дешевые сеансы в кино и заглядывали в бары только в часы скидок. Поневоле мы стали изобретательнее. В ту самую ночь мы проехали двадцать миль, чтобы съесть дешевую пиццу и поиграть в видеоигры в старомодном пассаже. Я вышел победителем во всех спортивных играх, но Миллисент изрешетила мне пулями задницу в играх с огнестрельным оружием.

Через дорогу от пассажа находился небольшой парк с фонтаном. Миллисент вынула из кармана пенни, загадала желание и бросила монетку в фонтан. Мы проследили взглядами за тем, как она погрузилась на дно, упав поверх множества прочих монет. Вода в фонтане была настолько прозрачной, что я смог прочитать на ней два слова:

«Один цент».

– Вот как я буду тебя называть, – сказал я. – Пенни.

– Почему пении?

– Потому что Миллисент звучит почти как милли-цент[2].

– О Господи!

– К тому же у тебя рыжие волосы, – добавил я.

– Пенни? Ты серьезно?

– Пенни, – улыбнулся я.

Миллисент покрутила пальцем у виска.

Я был влюблен, беззаветно и безусловно. Но тогда я не признался ей в этом вслух. Вместо этого я окрестил ее «Пенни». В конце концов, мы сказали друг другу те самые, заветные слова, и я перестал называть Миллисент «Пенни». И вот теперь она сама воскресила это прозвище. А мне почему-то больше не хочется его произносить.

21

Понедельник 9-го, Аннабель на работе. День чудесный – солнечный, но не слишком жаркий. Воздух почти бодрящий. Аннабель припарковала свою машину в конце квартала и идет вниз по улице, проверяя номерные знаки и спидометры. Ее короткие волосы выбиваются из-под кепки, козырьком которой она прикрывает от солнца глаза. В правое ухо вставлен наушник, а вниз по груди, по рубашке, вьется белый шнурок, исчезающий в правом переднем кармане брюк. Голубая униформа Аннабель скроена в стиле унисекс. Я наблюдаю за ней, поджидая. Дойдя до зеленого автомобиля, Аннабель начинает нажимать кнопки своего ручного сканера.

Я бегу со всех ног по кварталу, останавливаюсь в нескольких футах от нее и поднимаю вверх руки, как будто прошу ее обождать.

Аннабель смотрит на меня как на сумасшедшего.

Я достаю свой телефон и передаю его ей.

«Извините, я не хотел вас напугать. Меня зовут Тобиас. Я глухой».

Аннабель читает мое сообщение. Ее плечи расслабляются, она кивает.

Я показываю на машину, потом на себя. Аннабель показывает на просроченный спидометр.

Я складываю домиком руки под подбородком – как будто умоляю. Или молюсь.

Она улыбается. У Аннабель замечательная улыбка.

Я тоже улыбаюсь, показывая ей свои ямочки.

Аннабель грозит мне пальчиком.

Я снова передаю ей свой мобильник:

«Обещаю, я никогда больше не буду так делать…»

Она вздыхает.

Я выиграл. Зеленый автомобиль не удостаивается штрафной квитанции.

Хотя это – не мой автомобиль.

И я сам даже в толк не возьму, зачем «заговорил» с Аннабель. Мне не следовало этого делать. Мне уже не нужно узнавать подробности ее жизни – где она живет, ждет ли ее кто-нибудь дома. Я уже получил ответы на эти вопросы. Но я все-таки вступаю с ней в свой «немой» диалог. Это – часть моего отборочного процесса.

В среду я встречусь с Аннабель снова. Но она этого не знает.

* * *

Портреты Оуэна повсюду. Компьютерные специалисты «состарили» его, постаравшись представить, как он должен выглядеть сейчас. Они даже прикинули, как он может маскироваться. И теперь эти образы бомбардируют меня со всех сторон – их показывают во всех новостных репортажах, печатают во всех газетах, размещают в Интернете. На телефонные столбы наклеены листовки. Оуэн с бородой, усами, темными волосами, лысый, толстый, худой. Оуэн с длинными волосами и короткой стрижкой, в очках и контактных линзах, с бакенбардами и козлиной бородкой. Оуэн, выглядящий как любой человек и как немужчина.

И сделал это я!

Ладно, это сделала Миллисент. Или начала. Но я тоже приложил руку.

Я не совершил ничего неординарного. Но из-за меня теперь все ищут Оуэна Оливера Рили.

Я всегда хотел выделяться из массы. Быть выше среднего уровня.