Моя душа темнеет

Они не оставались наедине с тех пор, как вернулись в Эдирне. Ее руки и губы дали ей понять, как она по нему изголодалась. Он отступил назад к стулу, сел на него и притянул ее к себе. Она села к нему на колени и обхватила его ногами. Она чувствовала, как ускоряется пульс на его шее, по мере того как он прижимает ее все ближе к себе. Его руки блуждали по ее телу, оставляя на нем ожоги и переходя на новое место сразу после того, как она успевала осознать, где они только что были.

Стук в дверь Лада услышала как будто сквозь воду, и потребовалось еще несколько мгновений, прежде чем она поняла, что это означает.

Она отпрянула, задыхаясь.

Мехмед зло улыбнулся и поправил на ней тунику.

– Тебе надо идти.

– Мне надо идти, – эхом повторила она.

– Увидимся вечером.

Она плыла в красной дымке желания, размышляя о том, какого наслаждения можно достичь, если твой партнер этого хочет. Пройдя один коридор, она все же вспомнила о Богдане. Заподозрив, что Мехмед сделал это специально, чтобы убедиться, что она будет думать только о нем, она побежала в то крыло дворца, где жили ее мужчины.

Она бегала из комнаты в комнату. Их ряды сильно пополнились благодаря усердию Николае, и она встретила на своем пути много незнакомых лиц, пока, наконец, не нашла нужную комнату.

Николае стоял и непринужденно беседовал с Богданом, пока тот раскладывал вещи по пустым полкам шкафа.

Лада замерла на пороге. Восторг от первой встречи улегся, и теперь она не знала, как к нему обращаться. Они больше не были детьми, которые вместе росли. Каким он стал за последние годы?

Какой за последние годы стала она?

Она окоченела от внезапного ужаса, представив себе, что бы Лада, оказавшаяся здесь впервые, подумала о нынешней Ладе.

Богдан взглянул на нее без всякого выражения.

– Так вот, значит, какую жизнь ты себе здесь устроила. – Хотя в его тоне не было ни нотки осуждения, Лада ощетинилась. Она не обязана извиняться. Ни перед Богданом, ни перед собой прежней.

– Да. Я руковожу лучшими войсками во всей империи.

– Я вижу. И ты отвечаешь перед султаном.

Она скрестила руки на груди.

– Я отвечаю перед самой собой.

– Тогда почему ты все еще здесь? Почему не возьмешь, что сможешь унести, и не уйдешь отсюда? – Он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь отыскать в нем то, чего там уже не было.

– Я… это не так просто.

Николае криво усмехнулся, и его шрам сморщился.

– Мы уже собирались уйти, однажды. Но она передумала.

– Я не передумала! Я осталась из других соображений. Кроме того, если бы мы тогда ушли, ты бы оказался здесь, а меня бы уже не было. Как бы мы нашли друг друга снова?

Богдан кивнул, проглотив эту правду так легко, как пес проглатывает брошенную ему кость.

– Тогда давай уйдем сейчас.

– Куда?

– В Валахию.

– Я не могу туда вернуться. Мой отец меня продал, Богдан. Он привез меня сюда и использовал мою жизнь для того, чтобы купить свой трон. Там для нас ничего нет. Я никогда не вернусь к своему отцу. – Сколькому бы и ни научилась, какой бы сильной, умной, жестокой или любимой ни стала, – ее отец продолжал управлять ее жизнью. – Лучше султан, чем мой отец, – прошептала она.

– Отцы не живут вечно, – сказал Богдан, вздрогнув. Но для слова отец он использовал турецкое слово. Слово, которым янычары называли султана.

48

Возвращаясь в город после короткого свадебного отпуска, Раду проходил мимо хрупкого на вид, самого юного солдата из отряда Лады. Что-то в нем зацепило Раду. Его лицо было таким мягким, а тело таким неуклюжим. Он казался здесь лишним.

Большинство людей Лады Раду не интересовали, но он не мог не соглашаться с тем, что они – лучшие защитники Мехмеда. В каждом из них присутствовала порция дикой и беспощадной решимости, составлявшей суть его сестры. Порой Николае или кто-то из солдат приветствовал Раду на валашском. Он всегда отвечал по-турецки.

Мехмед сидел и слушал, как Ишак-паша говорит о состоянии финансов в регионах Амасьи и Анатолии, куда его вскоре должны были направить бейлербеем, местным управляющим. Раду сказал Мехмеду, что Ишак-пашу и Халил-пашу нужно разделить, и Мехмед его послушал. Раду не терпелось узнать, что решили за несколько дней его отсутствия. Он так тревожился и так хотел скорее вернуться, что Назира и Фатима подшучивали над ним, глядя, как он то и дело оглядывается по пути в Эдирне.

Раду посмотрел на Мехмеда. В его глазах он заметил странную тоску и печаль, но она ушла так же быстро, как и появилась, и он продолжал кивать.

Справа от Мехмеда находился Халил-паша. Великий Визирь Халил, напомнил себе Раду.

Как только Ишак-паша умолк, Мехмед поднялся.

– Раду? Так быстро вернулся? Как ты смог оставить свою милую невесту?

Раду разрумянился от смущения. Робкая, понимающая улыбка была уже не более, чем игрой мышц, но Раду к этому привык.

– Благодарю тебя, султан, за красивое имение. Моя жена не помнит себя от радости, и ей не терпится превратить его в наш дом. Я лишь путался у нее под ногами, и меня выгнали до тех пор, пока она не сделает все так, как ей угодно.