Моя душа темнеет

Его лицо помрачнело, и он ткнул в нее пальцем:

– Ты была счастлива со мной.

Она, наконец, поняла, что была не так уж и самоотверженна, когда взяла на себя всю ответственность и уберегла Раду. Где-то глубоко в душе она надеялась, что он ее не простит и ей не придется выбирать между тем, уйти от него или остаться с ним.

Любовь – это слабость, ловушка. Она узнала об этом от отца в свой первый день в Эдирне, но ей почему-то не удалось избежать этих уз. Мехмед и Раду стояли напротив, поймав ее в западню и не выпуская из силка. Она это понимала, и все равно мысль о том, что она их потеряет, вызывала у нее ужас.

Лада превратила свое лицо в камень, а сердце – в гору. Гору, которую никогда ничто не пронзит, чтобы запустить в нее холодный и чистый ручей.

– Меня здесь ничто не держит.

Мехмед закрыл глаза, и гнев и боль покинули его лицо, уступив место отчаянной мольбе. За последние годы он отлично научился использовать эмоции в качестве инструмента. Как же они все повзрослели!

– Ты три раза спасала мне жизнь. Без тебя я был бы мертв. Ты нужна мне.

– Откажись от Константинополя.

– Что?

Лада невозмутимо пожала плечами.

– Твоей жизни угрожает лишь одно: твоя бездумная решимость взять Константинополь. Тебе хочется овладеть этим городом, без всякого на то права, без всякой причины. Перестань о нем думать, и твои враги перестанут тебя убивать.

– Ты же знаешь, что я не могу! – Он соединил руки за спиной и стал мерить комнату шагами. – Эта идея манит меня, дразнит меня. Пророк, мир праху его, предрек, что он будет нашим, и я, султан, должен – должен – позаботиться о том, чтобы его пророчество сбылось. Как мой народ был создан для более великих дел, чем кочевать по пустыням на лошадях, так и я создан для более великих свершений, чем просто поддерживать и сохранять увядающую, свободную от обязательств империю. Мы станем жемчужиной этого мира, на зависть всей Европе, новому Риму. Я буду тем, кто установит этот порядок. Я должен показать миру, какой у меня народ. В этом мое призвание. Я не могу от него отказаться.

Лада кивнула, прикрыв глаза. Ее веки отяжелели под весом будущего, маячившего перед ней.

– Мы отлично друг друга понимаем. Я не могу отказаться от Валахии. Не могу отвернуться от своего дома, какие бы лакомые куски ни падали мне со стола другого хозяина. Я пришла сюда не по своей воле, Мехмед. И жила здесь заключенной.

– Но теперь я прошу тебя! Останься! Выбери меня.

– Чтобы сидеть здесь одной, когда ты будешь уходить в военные походы? Ты не возьмешь меня в Албанию, ты не возьмешь меня в Константинополь. Я буду ненавидеть тебя за это, и яд отравит наши отношения, а я превращусь в одну из твоих невидимых жен, став такой же пленницей, какой когда-то сделал меня твой отец. Если ты попробуешь меня удержать, я буду тебя ненавидеть, и ты потеряешь меня навсегда. Ты уже знаешь, что не можешь мною управлять. Я доказала это в последний раз, когда ты был на троне.

Разрываемый страданием и яростью, Мехмед остановился напротив Лады и схватил ее за плечи.

– Что мне еще сделать?

В этот момент Лада увидела свое будущее. В прошлом она хваталась за все нити, какие только предоставляли ей окружающие мужчины. Отец. Ильяш-бей. Мехмед. Но теперь у нее был нож, и она могла перерезать их все.

Она не обязана была довольствоваться тем, что ей предлагали.

Она собиралась взять то, что принадлежало ей по праву.

При мысли об этом ее лицо засияло как солнце на вершине горы много лет назад.

– Я хочу Валахию.

– Что?

– Сделай меня воеводой.

Мехмед нахмурился.

– Но это титул для князя.

– Тогда сделай меня княжной. Ты же знаешь, я смогу. Отправь меня с войсками янычар, дай мне поддержку империи.

Мехмед пренебрежительно поднял руку, но его голос звучал неуверенно.

– Они тебя никогда не примут.

– Я их заставлю. – Она ждала новых возражений, но они не последовали, поэтому она продолжала настаивать. – Отправь меня туда княжной, продемонстрировав свои мирные намерения. Никто не увидит в этом проявления силы и агрессии. Они поймут, что ты хочешь стабильности, а не власти. Я передам от тебя договоры Хуньяди и всем, кто тебе противостоял. Я распространю весть о мирном Мехмеде, который хочет сохранить то, что у него есть, и ничего больше. А ты спокойно сосредоточишься на Константинополе.

Мехмел заговорил мягким, наполненным страданием голосом. Он не повернулся к ней, не посмотрел на нее.

– Но я потеряю тебя.

Лада всегда знала, что вернуться домой – значит оставить Мехмеда, но только сейчас поняла, насколько это реально. На этот раз ее не гнали, не заставляли уйти. Это был ее выбор – потерять его, и это показалось ей невозможным. Наконец, Раду встретил ее взгляд, и она, протянув руку, обратилась к нему с немой мольбой. Она не могла, не хотела потерять их обоих.

Он покачал головой.