Моя душа темнеет

Раду поднял свободную руку, как будто желая поймать падающую звезду.

– Так грустно, что им приходится умирать.

Глаза Лады так долго оставались открытыми, что наполнились слезами, и одна слезинка выползла из уголка ее глаза и скатилась в волосы. Эта ночь, здесь, с Мехмедом и Раду, под открытым небом, казалась ей сном, который она боялась спугнуть. Но звезды были настоящими, и она не хотела упустить ни одну из них.

– Если бы они не сгорали, мы бы и не знали, что они там были.

– Я рад, что мы здесь, – сказал Мехмед.

Лада раскрыла рот, чтобы согласиться, но в ужасе прикусила язык. Она не была рада. Она не могла быть рада. Радоваться – означало предать себя и свой дом, это было бы величайшей подлостью, какую она только могла совершить. Чем раньше ты прекратишь бороться, раздался в ее голове голос Мары, тем проще тебе будет жить.

Жить здесь становилось проще. Она не должна была этого допустить.

– Я хочу домой, – сказала она, села и вытащила руку из-под ладони Мехмеда. Место, согретое его ладонью, неприятно охладил ветер.

– Может, останемся еще ненадолго? А потом пойдем обратно.

– Нет! Я хочу домой. В Валахию.

Мехмед медленно сел, уставившись на землю. Раду не двигался и молчал.

– Почему ты хочешь вернуться? – спросил Мехмед.

Лада издала сдавленный смешок. Как она могла только что ощущать с ним близость, если он задает такие вопросы? Он ее совсем не знал.

– Потому что там мое место. Ты сам сказал, что никого не волнует, что ты делаешь. Отправь меня обратно.

Он встал и повернулся к ней спиной.

– Не могу.

– Можешь! Разве твой отец хоть раз интересовался нами? Или кто-то еще? Никто и не помнит о нашем существовании! Мы – пустое место. – Как же мало значила Валахия! О них забыли даже как о предмете шантажа.

– Мой отец рассердится.

– Ему будет все равно. А если и рассердится – что с того? Он ведь не отправит тебя к главному садовнику. Он уже прогнал тебя сюда. Что еще он может сделать?

– Довольно! Я же сказал, что не могу.

– Не можешь или не хочешь? – Лада встала, качая головой. Она не хотела этого, не хотела испытывать чувства к Мехмеду или переживать из-за него. – Тебе так отчаянно хочется иметь друзей, что ты будешь держать нас в плену?

– Да не нужны вы мне! Никто мне не нужен!

– Тогда докажи это и отправь меня домой!

Мехмед подошел к ней, и его лицо оказалось так близко, что она видела его глаза в темноте.

– У меня нет власти! Это ты хочешь услышать, Лада? Я не смогу достать для тебя лошадь и провизию, а уж тем более обеспечить тебе безопасное путешествие в Валахию. Никому нет дела до того, что я тут делаю, потому что я не могу ничего сделать! Если тебе так хочется уйти от меня, сделай это сама! – Мехмед повернулся и исчез в темноте.

– Да что с тобой такое? – спросил Раду, едва сдерживая слезы. – Почему ты разрушаешь все хорошее, что у нас здесь есть?

– Потому что, – сказала Лада безразличным тоном. Она внезапно ощутила жуткую усталость, потянувшую ее к земле. – У нас ничего нет. Неужели ты этого не видишь?

– У нас есть Мехмед!

Лада взглянула вверх. Звезды в ночи были неподвижны, тихи и холодны. Огонь покинул небо.

– Этого мало, – сказала она.

18

Раду сидел за спиной Лады, расчесывая ее волосы и призывая их к покорности. Лада зашипела на него и шлепнула по рукам.

– Сиди тихо, – сказал Раду, не обращая внимания на шлепок. Они сидели у самого камина, а толстый ковер под ними почти не спасал от пронизывающего холода горы, на которой стояла крепость.

Дверь их смежной комнаты резко распахнулась. На пороге стоял Мехмед, бледный, с округлившимися от ужаса глазами. Раду затрепетал от радости: этой зимой Мехмед их почти не навещал, после того, как Лада так жестоко повела себя тогда ночью на горе. Теперь Лада обучалась одна. Хотя Раду посещал уроки вместе с Мехмедом, их отношения стали формальными. Раду ненавидел дистанцию, возникшую между ними, и ненавидел Ладу за то, что она стала ее причиной.

Но восторг Раду быстро улетучился, когда он понял, что что-то не так. Он положил щетку для волос и бросился к Мехмеду. Проводив его до подушки, Раду налил воды в чашку и протянул ее Мехмеду.

– Что стряслось? В чем дело?

– Мои братья, – сказал Мехмед, рассеянно глядя в чашку. – Мои старшие братья мертвы. Оба. Уже много месяцев. Никто мне не говорил.

– О, Мехмед, мне так жаль! – Раду обнял Мехмеда за плечи и прижал к себе. Мехмед немного расслабился. Эта близость после долгих недель охлаждения наполнила Раду таким восторгом, что его хватило бы, чтобы обогреть всю комнату.

– Ты вообще знал своих братьев? – Лада вызывающе вскинула голову, играя со своими волосами, непривычно аккуратно причесанными.

Мехмед покачал головой.

– Нет, почти не знал. Их матери были важными женами. Их растили, готовя занять престол. – Мать Мехмеда была наложницей, рабыней. Мехмед говорил о ней нечасто, но когда говорил, Раду слушал его с завистью. Он скучал по своей няне. И по образу матери.

Лада села ровно, внезапно почувствовав интерес.

– А теперь?