Моя душа темнеет

А может быть, просто Лада слишком много выпила.

– Ты выглядишь расстроенной, детка.

Лада горько рассмеялась, теребя свою одежду. Каждый день на этой неделе ее одевали служанки. Хотя она пыталась отвоевать себе право носить такую же одежду, как у янычар, ее снабдили драпированными платьями и шелковыми туфлями. Сегодня вечером ее платье было таким темно-красным, что казалось черным, с более глубоким вырезом, чем ей бы хотелось, и белым поясом. Ее волосы были причесаны и убраны назад; косы и локоны спускались вниз по спине. Но, по крайней мере, на ней были ее сапоги.

Хюма провела пальцем по ее ключице.

– Здесь не хватает ожерелья, чтобы привлечь внимание. – Она указала на груди Лады.

Лада мысленно запустила в Хюму стрелу из ладана.

Но взглянув в лицо женщины, Лада поняла, что Хюма тоже не рада здесь очутиться. Лада полагала, что Хюма будет испытывать восторг от своей роли матери жениха, будет гордиться собой и радоваться новой власти. Она не хотела, чтобы Мехмед женился на Ладе – и вот, он женится на другой.

Но вместо этого Хюма оглядела комнату, прищурившись и поджав губы.

– Примите мои поздравления, – сказала Лада.

Хюма фыркнула и резко махнула рукой.

– Давай не будем притворяться. Со мной никто по этому поводу не советовался. Это политический союз, выбранный Мурадом для обеспечения безопасности на восточных границах. Странный поступок, учитывая то, что вскоре он собирался снова отказаться от трона – теперь, когда Мехмед повзрослел.

Лада взглянула на комнату свежим взглядом. Здесь не было ни одного учителя Мехмеда, ни одного из его любимых святых. Ни одного, с кем он успел поработать в тот короткий срок, когда был султаном. Однако Казанци Доган, возглавивший мятеж, был здесь. Мехмед бы его точно не пригласил. Нити власти исходили не из бьющихся сердец новобрачных, как она прежде считала. Они исходили от… Мурада.

– Но я думала, что с этим браком… и что у Мехмеда наследник…

Хюма мрачно рассмеялась.

– Ребенка от наложницы вряд ли можно считать гарантией. А брак с туркменским кланом, с которым мы уже заключили союз? Это поступок рассчитан на укрепление, а не на созидание. Не на то, чтобы расширяться или создавать власть и связи для Мехмеда. Это укрепит Мурада и не даст никаких преимуществ Мехмеду. Ребенок и невеста не играют никакой роли. Они ничего не меняют.

Что-то в груди Лады расслабилось. В душной комнате стало легче дышать.

Хюма посмотрела туда, где отец Ситти-хатун, слегка опьяневший, возбужденно беседовал с несколькими пашами, которые смотрели через его плечо туда, где бы им гораздо больше хотелось оказаться в этот момент.

– Ты знаешь, что два месяца назад у Мурада родился сын? – спросила Хюма. – Это такое счастье, что он произвел на свет еще одного мальчика. – Хюма замолчала, и Лада услышал жуткий скрежет, который, как она предполагала, исходил от зубов Хюмы. – Он нарочно устроил эту свадьбу так скоро, чтобы все узнали о новом наследнике от самого Мурада. Разве не похоже, что, пользуясь мощной поддержкой верного ему Халил-паши, Мурад решил подождать еще пару десятков лет в пользу более уступчивого наследника?

– Все это не для Мехмеда. – Лада устало прислонилась к стене, увидев, наконец, что на самом деле представлял собой этот праздник. Она знала, что должна чувствовать боль, должна беспокоиться за Мехмеда, злиться на него, но она не ощущала ничего, кроме огромного облегчения. Этот мир, эта сверкающая поэма могущества и власти, в которой для нее не нашлось слов – все это было не его. Знал ли он об этом сам?

– Нет. Мурад напоминает всем нам о том, что он по-прежнему силен, в том числе и как мужчина, и что он никуда не уходит. Что Мехмед принадлежит ему и что… – Хюма остановилась и закашлялась. Внутри нее что-то заклокотало. Это был тот же кашель, что и во время ее приезда к ним в Амасью, только еще более сильный.

Хюма достала из рукава платок и вытерла лицо. Слой пудры стерся, обнажив темные круги под глазами и впадины там, где прежде красовались полные щеки. Ее губы растянулись над зубами, и вся их чувственная полнота исчезла в гримасе ненависти.

– Меня лишили всего, что я построила, всего, к чему я стремилась. Я не могу с этим смириться. Я взяла от него все, что могла, и все же он взял больше. – Она следила взглядом за Мурадом, как будто выслеживала добычу, которая находилась слишком далеко, чтобы ее можно было убить.

В этот момент Хюма перестала представлять для Лады угрозу. Она стала ее сестрой. Мурад взял их обеих, принудил жить в стране, в которой они не хотели, жизнью, какой они не хотели.

– Мы его убьем, – прошептала Лада.

– Я пыталась.

– Я это сделаю.

Хюма задумчиво наклонила голову и вздохнула.