Моя единственная

— Но я не могу этого сделать. Я обладаю силой оглядываться назад и знаю, что жизнь без Коннора — это не та жизнь, которую я хочу. Благодаря ему у меня есть семья и любовь, которая, как я думала, не предназначена для сломленных девушек. Так что, если бы ты спросила меня сейчас, когда у меня двое детей и дом, ответ был бы «да». Но если бы ты спросила меня, когда я жила с жестоким мужчиной, который заставлял меня думать, что я недостойна любви, то, вероятно, ответ был бы «нет».

Ее честность поражает меня. Я полагала, что получу ответ, который будет звучать лучезарно и без пауз, но она дала мне два ответа с противоположных точек зрения. Прошло две недели без Шона, и я опустошена. Мое сердце болит по нему. Я переворачиваюсь по ночам, слезы на подушке, тянусь к рукам, которых нет рядом, чтобы обнять меня. Я живу в доме брата, и это труднее, чем я могла себе представить. Он везде, куда бы я ни посмотрела, и я вижу боль и тоску в глазах Остина. Все это отстой, и мы скучаем по Шону.

— Я не знаю, как это исправить, Эллс. Правда, не знаю. Остину нужна стабильность, которую может дать ему Шугарлоуф. Перевезти его было бы огромной ошибкой. Конечно, он думает, что хочет быть с Шоном, мы оба так думаем, но Шон — не просто обычный парень с обычной жизнью.

— Нет, это не так.

— И это значит, что даже если мы поедем туда, мы будем так же далеки от него, как если бы остались здесь.

Она смотрит в гостиную, где играют дети, а потом на меня.

— Это справедливо, и ты не хочешь попробовать отношения на расстоянии?

— А ты бы хотела?

Элли тихонько качает головой.

— Нет, не хотела бы. Если бы я не могла иметь всего Коннора…

— Было бы лучше научиться жить без него, — заканчиваю я.

— Наверное.

Я делаю глубокий вдох через нос и отворачиваюсь. Я не хочу снова начинать плакать. Это слишком больно. Мысль о том, что в моей жизни нет Шона, похожа на отрезание руки. Он был моим постоянным спутником, и все, чего я боялась, когда влюблялась в него, сбывается. Исчезла легкая дружба, которая была моим спутником в темные времена. Он забрал свет, украв мое сердце, и теперь ничто не будет прежним. Я скучаю по своему лучшему другу. Я скучаю по человеку, который знал все мои мысли по выражению моего лица. Мне кажется, что я падаю без поддержки, и это страшно.

— Самое ужасное, что Шон был моим человеком. Он был той половинкой, которая позволяла мне чувствовать себя уверенно, — говорю я, не глядя на нее. — Я боялась потерять это, но все равно рискнула, и посмотри, где я сейчас.

Элли встает и обходит стол, ее рука накрывает мою.

— Ты не одна. Я знаю, что мы не Шон, но мы здесь ради тебя, Девни.

— Я знаю, знаю, но Шон стал намного больше.

— Он стал второй половиной тебя, — говорит она, и в каждом слове слышится понимание.

— Да.

— И как человек, который облажался больше раз, чем можно сосчитать, я могу сказать тебе, что ты не должна это потерять. Путь предстоит нелегкий, но, если вы оба этого хотите, вы сможете найти способ, чтобы все получилось. Нам с Коннором было нелегко. Бог знает, что было у Деклана и Сидни. Но у вас с Шоном все по-другому. На вашем пути нет ничего, кроме вас самих.

Я смотрю на маленького мальчика в другой комнате, скрестившего руки на груди, когда Хэдли пытается силой отдать ему одну из своих игрушек. Из-за него я не могу поехать, и я смирилась с этим. Остин — мой сын, и нет ничего, на что я не пойду, чтобы защитить его от дальнейшей боли.

— Может быть, ты так считаешь, но за последние несколько месяцев этот парень прошел через многое. Он потерял обоих родителей, перенес операцию и узнал, что его тетя на самом деле его мать. Я не буду добавлять к этому еще что-то.

Она кивает.

— Помню, я была такой же. Я думала, что Хэдли не выдержит больших перемен. Она видела, как ее мать… ну, наверняка прошла через ад. Я убедила себя, что ради нее я должна отказаться от отношений с Коннором.

— Мы не похожи, — говорю я ей.

— Я знаю. Я просто хочу, чтобы ты знала, что, что бы ты ни решила, мы с Коннором рядом с тобой. Ты не одна, и, если тебе что-то понадобится, не стесняйся, говори.

— Спасибо, Элли.

— Не упоминай об этом.

Мы сидим и разговариваем еще немного. Она объясняет Остину некоторые школьные вещи, с которыми у меня были проблемы. Мы пытаемся войти в привычный режим, но это трудно. Он злится и не хочет делать домашнее задание. Не говоря уже о том, что он не может играть в бейсбол и расстроен, что его не было рядом, когда его команда выиграла последний турнир. Это было трудно, и я хочу сделать все лучше, но не знаю, как.

— Шон! — впервые за несколько дней я слышу радость в голосе Остина.

— Эй, малыш! — раздается сдавленный звук, и я оглядываюсь, чтобы увидеть, как Остин обхватывает его за шею.