Моя еврейская бабушка (сборник)

В автохозяйстве пришлось порядком помучиться. Сырец работал на побегушках: убирал двор, чистил канавы, мыл и разгружал, таскал канистры, заправлял грузовики, подметал в кузовах. Работы было много. Сырец старался быть незаменимым. Ему нравилось быть полезным.

Водителям понравился шустрый паренек. Особенно он приглянулся старому дальнобойщику, в автохозяйстве все уважали его и звали Семенычем. Заядлого коммуниста Семеныча горячо интересовал сугубо национальный вопрос.

– Мазл-тов, Вован, а скажи мне, парень, корни-то у тебя еврейские? – ехидно осведомился Семеныч, завидев поблизости компанию шоферов. Те прислушивались, предвкушая хорошую заварушку. Шоферов хлебом не корми, дай поучаствовать в политическом диспуте.

– И не только корни, Семеныч, но и ствол, и стебель, и крона – все у меня еврейское! – воскликнул Сырец с непритворной радостью. В эту минуту он гордился своей принадлежностью к нации, столь нелюбимой и погоняемой во всех временах и народах. Внутри себя он стыдился своего еврейства, но стоило кому-либо оскорбить его, назвав мерзким словом «жиденыш», он тут же бросался в драку. Сырец не задумывался, почему он дерется и кого защищает в эту минуту. Это совершалось помимо его воли.

Семеныч затряс седой головой от восторга и засмеялся. Ему понравился ответ шустрого еврейчика. Слова прозвучали искренне: парень не отказывался от своей нации, не брезговал своими корнями – видимо, не боится, что его отвергнут в коллективе по национальным мотивам.

– А как же ты в шофера-то пошел? – отсмеявшись, спросил Семеныч, поглядывая на куривших невдалеке дальнобойщиков, дескать, профессия наша трудная, а хлеб у нас горький, соленый, иногда, бывает, и кровью сдобренный.

– А чтоб ты спрашивал у меня чаще, Семеныч! – еще радостнее воскликнул Сырец, вызвав шквал мужского хохота, чем навсегда заслужил почет и уважение в суровом мужском коллективе.

Семеныч оценил мужество Сырца и взял его под свое крыло: потихоньку от всех раскрывал ему секреты автомобильных внутренностей, привил любовь к запаху бензина. Исподволь Семеныч внушал Сырцу уважение к машине, наставляя ученика главным истинам, чтобы тот никогда не зависел от страстного желания увеличить скорость. Скоростью нужно уметь управлять, равно как и своими страстями. Сырец не отходил от Семеныча: он преданно смотрел ему в глаза, охотно бегал по его поручениям, иногда тайком отрабатывал смену в мастерской вместо Семеныча. Тот сильно уставал, уже собирался на пенсию и часто просил Сырца немного поработать вместо него. Сырец помогал Семенычу и думал об отце. Ему хотелось быть рядом с Соломоном, но жизнь распорядилась иначе. Его учил жизни чужой человек, и он стал для Сырца роднее отца. Вскоре Володя освоил шоферскую профессию, и уже весной получил права. Сырец был уверен, что скоро настанет день, когда из разнорабочего с метлой он вырастет в профессионального водителя. А там большие перспективы и неплохие заработки, дальнобои, грузы, премии, и, как результат, новая квартира, просторная и светлая, а не серо-унылая «хмарь-хрущевка». «Красивая женщина должна жить в роскошной квартире», – думал Сырец и морщился, передергиваясь. Он больше не любил Тамару. Сырец не собирался бросать ее, но, задумываясь о будущем, почему-то морщился и дергался. В его мечтах не было места красавице Тамаре. Странно, но он забывал про нее в своих грезах. Фантастические сады оставались пустынными, там не было людей, лишь изредка в них пробегал стройный мальчик, тонкий, как тростинка, хрупкий, как стебелек.

В хрустальные мечты грубо вмешивалась жизнь, заставляя выполнять жесткие требования. Однажды Семеныч разболелся, расхворался и загрустил.

– Руки что-то ломит, – сказал Семеныч, уводя взгляд в сторону.

Сырец соболезнующе кивнул, дескать, это к непогоде. В Ленинграде у всех кости нездоровы, климат здесь не тот.

– Ты, Вован, небось, хочешь за руль? – сказал Семеныч и приподнял подбородок Сырца скрюченным пальцем. Теперь они смотрели друг на друга прямо, не отрываясь. Сырец знал истинную подоплеку слов Семеныча. Со справкой из колонии в автохозяйстве руль не дадут. Судимым дорога на дальнобой закрыта – материальная ответственность. А порулить хочется. Глаза Сырца подтверждали искренность тайных желаний.

– Меня в парторги зовут, не хотят отпускать на пенсию, – признался Семеныч с изрядной долей гордости. Он был горд собой. Своей работой Семеныч заслужил право на долгий срок в автохозяйстве. Его не прогоняют, как других, на пенсию, дескать, с глаз долой, из сердца вон. Люди уважают Семеныча, а это дорогого стоит.

– Надо соглашаться, – сказал Сырец, изнывая от нетерпения. Ему хотелось знать, что скажет Семеныч о нем, о его дальнейшей судьбе. Неужели оставит Сырца с метлой в руках, лишив последней надежды.

– Ты вот что, Вован, сходи к родителям, попроси у них справку с места жительства, без этого никак, без справки не пропустят тебя в шофера, – сказал Семеныч и вновь увел глаза вбок, он понимал, как трудно Сырцу решиться пойти на поклон родителям.

– Схожу, Семеныч, обязательно схожу, – наигранно весело выкрикнул Сырец.