Моя еврейская бабушка (сборник)

Сырец огляделся по сторонам. В углу кухни притулилась маленькая печка, когда-то давно в ней делали мацу на продажу. У отца было много знакомых евреев, ведь Соломон работал на еврейском кладбище. Отец выковал специальную машинку по своему проекту. И дело пошло. Пекли тайно, прячась, страшась мысли, что откуда ни возьмись нагрянут органы и всех посадят, включая малолетних детей. Печь мацу было весело, все сновали по дому, готовясь к важной процедуре, сообща собирали посуду и замешивали и раскатывали тесто из муки и воды. Потом Ханна стояла у плиты, а дети подхватывали горячие лепешки и раскладывали в аккуратные стопки. Может быть, благодаря маце из детства Володя Сырец выжил в северной колонии, ведь именно тогда он полюбил работать с тестом. Маленькая монополия процветала, но однажды пришел фининспектор и конфисковал самодельную машинку. Кто-то из евреев написал донос на Соломона. Отца не арестовали. Помогла инвалидность. Так закончилась славная эпопея по выпечке мацы.

Сырец заплакал. Слезы текли из него, как вода из переполнившегося сосуда. Ему казалось, что когда-то его самого насильно наполнили слезами и заставили носить тяжкий груз по дорогам жизни. И настал момент, когда он спокойно может вылить невыносимую ношу на печальные души родителей. Он словно говорил им своими слезами: я не виноват, что пришел к вам нечаянно, вы не ждали меня, но я есть, я рядом, я жив и существую. Но его слезы остались незамеченными. В Ленинграде часто бывают наводнения. Люди привыкают к воде. Родители безмолвно переглядывались, ожидая, когда он уйдет. Сырец не выдержал. Он ушел из дома навсегда. В тот день он дал себе слово, что никогда не попросит помощи у родителей, не станет искать у них пристанища, не придет за добрым словом. Пусть все будет, как есть. Он проживет без любви. Все люди хотят любви, а ему она не нужна. Он останется независимым. Его чувства будут принадлежать только ему. И он пошел по улице Бабушкина. Где-то неподалеку его ждала Александровская ферма, там прошло детство Сырца. Он начнет свою жизнь оттуда, с нуля, с самого начала. Сырец долго сидел на старых развалинах на еврейском кладбище. Грот глубоко завалился, где-то внизу журчал ручеек, кладбищенская вода шумно и весело плескалась, напоминая печальному скитальцу о быстротечности жизни. На кладбище повсюду виднелись свежие могилы, многие были подзахоронены. Володя с грустью подумал, что уже никто и никогда не узнает, кто там лежит внизу, в первом слое, но им все равно, а живым и подавно. Сырец легко вскочил на ноги и так же легко забыл о своей грусти. Он хотел жить. Ему нужно было жить. Без любви жить трудно, но возможно.

* * *

На другой стороне Александровской фермы уютными огоньками светилось местное автохозяйство. Володя заглянул в окно, за столами унылыми раскоряками сидели конторские работники. Рабочий день был в разгаре. Ноябрьские вечера в Ленинграде темные и ранние.

– Вам рабочая сила случайно не требуется? – сказал Сырец вместо приветствия, входя в небольшую контору. В помещении слишком яркие лампы, он зажмурился от ослепительного света. Его долго и внимательно рассматривали, словно он явился в автохозяйство прямо с еврейского кладбища. Сырец кивнул, мол, правильно, только что наведался туда, но там невесело, у вас лучше. Нахальный вид пришельца с того света понравился работникам конторы. Но для начала ему предложили самую грязную работу и низкое жалованье, не рассчитывая на успех, до него никто не соглашался на эти условия. Но Володя с радостью взялся за дело. Там видно будет. Со справкой из колонии мало куда примут, а в автохозяйстве он приживется, правда, придется помучиться.