Моя фронтовая лыжня

Федоров. А что — обмотки! В гражданскую Красная Армия в обмотках и лаптях вон как громила беляков и всевозможных интервентов. У меня перед глазами стоит фото: на нем группа красных командиров, среди них знаменитый полководец Ян Фабрициус — в обмотках и с ромбами в петлицах.

Я. Спасибо, Дмитрий Михайлович, за моральную поддержку! Если уж Фабрициус в обмотках ходил, то мне и подавно нечего привередничать.

Фунин. Итак, наш Геннадий обмоток уже удостоился. Теперь ему осталось заслужить ромбы.

Федоров рассматривает мои обмотки в историческом аспекте, я и Фунин шутим на их счет, пользуясь сравнениями из физико-математических наук. Дескать, в высшей математике это пространственная спираль, в электродинамике — соленоид, в электротехнике — катушка самоиндукции…

В своих великанских ботинках чувствую себя великолепно. Тепло, ноги всегда сухие, никакая грязь не страшна. А от «самоиндукции» все-таки испытываю некоторые неудобства, хотя психологически и морально смирился с ней.

Во-первых, во время подъемов — особенно среди ночи по учебной тревоге — по сравнению с другими солдатами я оказываюсь в невыгодном положении. На ботиночные шнурки и обмотки требуется дополнительное время, и я еле-еле успеваю вовремя встать в строй.

Во-вторых, я раза два-три испытал неведомое мне дотоле «чувство падающей обмотки». Окажем, маршируешь по учебному плацу и вдруг чувствуешь: правой икре стало посвободнее. Значит, распускается «самоиндукция», разматывается, бессовестная! Внутренне напрягаюсь и гадаю: дотяну до перерыва или не дотяну? Нет, не дотяну — темп саморазматывания угрожающе нарастает. Приходится этаким виновато-просительным тоном обратиться к командиру:

— Разрешите выйти из строя! Обмотка размоталась…

Командир, конечно, разрешает. Но при этом бросает на тебя осуждающий взгляд. Дескать, у исправного бойца таких неполадок не должно быть.

А для взвода, для роты это происшествие — всего лишь забавное приключение, повод развлечься и посмеяться. Надменные сапоги-аристократы не очень-то склонны посочувствовать плебейкам-обмоткам.

Больше всех над моей полутораметровой обновой потешался Итальянец. Но вот с ним самим приключилась беда: вдрызг разорвал о колючую проволоку свои резиновые сапоги. Окончательно расквасились и кирзы у Стуколкина. А родные у них живут довольно далеко. Пока дойдут туда письма да пока придут посылки, побольше недели ждать придется. И старшина выхлопотал им обоим ботинки с обмотками.

Появилось по нескольку обмоточников и в остальных ротах. Но и после этого наш чалдонбат пока что остается чалдонбатом и не производит неотразимого впечатления на местных красавиц.

Мой первый сабантуй

«А кому из вас известно, что такое сабантуй?» — спрашивает многоопытный солдат Василий Теркин новичков из пополнения. И предподносит им собственную классификацию сабантуев. Бомбежка — малый сабантуй, минометный обстрел — средний, танковая атака — главный.

Война присвоила многим общеизвестным словам новые смысловые значения. «Катюши» — реактивные минометы, «славяне» — пехота, «фриц» — фашист, гитлеровец, «второй фронт» — американская тушенка, «сидор» — вещмешок, «сабантуй» — некая неожиданно возникшая человеческая толчея, шумная кутерьма, переполох…

Мне кажется, что повсеместное распространение этих неологизмов происходило разными путями. В одних случаях удачная находка из какого-то очага совершала победоносное шествие по дивизиям, армиям и фронтам, растекалась по госпиталям и запасным частям, подхватывалась военными корреспондентами. Видимо, такой путь ко всеобщему признанию проделали, например, «катюша» и «второй фронт».

Другие же крылатые слова где-то бытовали и прежде. Но только в годы войны вышли на всесоюзную арену. Один старик уверял меня, что он в молодости, еще в конце прошлого века, с «сидором» за плечами ходил на сезонные работы.

Вошли новые слова в наш лексикон и прочно обосновались в бытовом разговоре, в литературе. Но каждый из нас тот или иной неологизм услышал впервые при каких-то конкретных обстоятельствах, в какой-то определенный день. Когда именно?

Я пробую решить эту задачу для себя, обращаюсь в прошлое. Иногда получается, но чаще всего — нет. Удалось вспомнить, как в то время мой словарный запас дважды обогатился новыми понятиями, впоследствии ставшими широкоизвестными.

Первая ночь в казарме. Укладываемся после отбоя на отдых. Старшина предупреждает:

— «Сидоры» в ногах не ставить! Спихнете ночью — весь барак разбудите. Устраивайте «сидоры» в головах.

…Конец октября, я уже несколько дней отщеголял в обмотках. В бараке стоит дружный храп. У входа желтушно светится 25-свечовая лампочка. Сидя за столиком, героически единоборствует со сном дневальный. Из поселка доносится пение вторых петухов…

И вдруг это сонное царство взрывает зычный голос вбежавшего в барак дежурного по полку:

— По-о-дъ-е-ом! Тре-во-о-га!

Нары приходят в движение. Нары скрипят. Нары натужно сопят. Нары недовольно ворчат. Нары торопятся, как на пожар.