Моя гениальная подруга

Марчелло выскочил из машины, сначала помог подняться Лиле, которая пронзительно кричала и звала брата, и, словно взбудораженный ее голосом, кинулся в самую гущу потасовки, раздавая тумаки налево и направо и взамен получая такие же. Тогда из машины вышел Микеле, не спеша открыл багажник, достал оттуда что-то блестящее, вроде железного лома, вмешался в драку и стал наносить удары с холодной жестокостью. Надеюсь, больше я такого в жизни не увижу. Разъяренные Рино и Паскуале поднялись на ноги; теперь они били, пинали, рвали противников. Мне показалось, это какие-то незнакомые мужчины — так изменила их ненависть. Хорошо одетые бросились бежать. Микеле подошел к Паскуале, у которого из носа текла кровь, но Паскуале грубо оттолкнул его и вытер лицо рукавом белой рубашки, тут же окрасившимся в красный цвет. Марчелло поднял с земли связку ключей и протянул Рино, тот сквозь зубы поблагодарил. Люди, которые поначалу шарахались в стороны, теперь с любопытством столпились вокруг нас. Меня парализовало от страха.

— Возьмите с собой девчонок, — обратился Рино к братьям Солара мягким голосом: так просят о чем-то, когда другого выхода нет.

Марчелло принялся заталкивать нас в машину, первой — Лилу, которая больше всех сопротивлялась. Мы кое-как втиснулись на заднее сиденье, разместившись на коленях друг у друга, и машина тронулась. Я оглянулась на Паскуале и Рино: они удалялись в сторону Ривьеры. Паскуале хромал. Мне казалось, будто наш квартал расширился и охватил весь Неаполь, даже богатые районы. В машине обстановка накалилась. Джильола и Ада возмущались, что им неудобно сидеть. «Это же невозможно!» — восклицали они. «Тогда вылезайте и идите пешком», — рявкнула Лила, готовая наброситься на них с кулаками. Марчелло, страшно довольный, затормозил. Джильола вышла из машины, медленно, походкой принцессы перешла к передней двери и села на колени к Микеле. Так мы и ехали: Джильола с Микеле всю дорогу целовались прямо у нас перед глазами. Я смотрела на нее, а она, не прерывая страстного поцелуя, поглядывала на меня, и я сразу же отводила взгляд.

Лила молчала всю дорогу. Марчелло пытался перекинуться с ней парой слов, ища ее взглядом в зеркале заднего вида, но она так ничего ему и не ответила. Они высадили нас поодаль от дома, чтобы никто не видел нас в машине Солара. Остаток пути мы прошли пешком, впятером. Кроме Лилы, охваченной злобой и беспокойством, мы все восхищались тем, как повели себя братья. «Молодцы! — говорили мы. — Вовремя они вмешались!» Джильола без конца повторяла: «Еще бы! А вы как думали? Конечно!» — всем своим видом показывая, что уж она-то, поскольку работает в кондитерской, точно знает, что Солара — прекрасные люди. В какой-то момент она спросила меня с усмешкой:

— И как твоя школа?

— Хорошо.

— Ну, тебе там явно не так весело, как мне.

— У нас там другое веселье.

Когда Джильола, Кармела и Ада разошлись по домам и мы остались вдвоем, я сказала Лиле:

— Те богатые синьоры, конечно, хуже нас.

Она не ответила. Тогда я осторожно добавила:

— Солара — люди поганые, но нам повезло, что они там оказались. А ведь те парни с виа дей Милле могли убить их за Рино и Паскуале.

Лила бешено замотала головой. Она была бледнее обычного, под глазами залегли глубокие фиолетовые круги. Она не согласилась со мной, но не сказала почему.

27

Я закончила год на все девятки и даже получила стипендию. Из сорока с лишним человек нас осталось тридцать два. Джино отчислили. Альфонсо предстояло осенью пересдавать три предмета. Отец отправил меня к учительнице Оливьеро с традиционными дарами — пакетами сахара и кофе, — приобретенными в баре «Солара». Мать была против; ей не нравилось, что Оливьеро сует нос в наши семейные дела и считает себя вправе решать судьбу ее детей.

Учительница не очень хорошо себя чувствовала, у нее было что-то с горлом, ей было больно говорить, но она хвалила меня и радовалась, что я много занимаюсь. Она заметила, что я стала слишком бледной, и пообещала позвонить своей двоюродной сестре, которая жила на Искье, спросить, не согласится ли та приютить меня на несколько недель каникул. Я поблагодарила ее, но матери ничего не сказала. Я знала, что она ни за что меня не отпустит. Я и вдруг поеду на Искью? Одна, на пароме, по морю? Чтобы плавать и валяться на пляже в купальнике?