Моя гениальная подруга

Мы еще никогда не ходили, так тесно прижавшись друг к другу и сцепив руки, и никогда не чувствовали себя настолько счастливыми оттого, что мы снова вместе. Лила рассказала мне, что дела идут с каждым днем все хуже. Как раз накануне вечером Марчелло явился к ним с кучей сладостей и шампанским и подарил ей кольцо с бриллиантами. Она приняла его, даже примерила, чтобы не злить родителей, но, когда он уходил, на пороге вернула ему кольцо и наговорила грубостей. Марчелло сначала пытался ее уговаривать, потом перешел к угрозам, как в последнее время делал все чаще, а под конец разрыдался. Фернандо и Нунция заметили, что что-то не так. Матери Лилы Марчелло очень нравился, она привыкла к тому, что он каждый вечер приносит какие-нибудь лакомства, и гордилась тем, что у них теперь есть телевизор; ну, а отец возомнил, что благодаря родству с Солара жизнь у них наладится, а все неприятности останутся в прошлом. Поэтому, едва за Марчелло закрылась дверь, они упорнее, чем обычно, принялись допытываться, что случилось. Но тут вмешался Рино, прежде молчавший; он бросился защищать сестру, крича, что ей не нужен такой благодетель, как Марчелло, и она имеет полное право ему отказать, а если они вздумают насильно выдать ее замуж, он лично подожжет дом, мастерскую, себя самого и всю семью. У отца с сыном дошло до потасовки, Нунция кинулась их разнимать, и они перебудили всех соседей. Рино ушел спать, трясясь от переполнявшего его гнева, рухнул в постель, но через час его настиг очередной приступ лунатизма. Его нашли на кухне: он одну за другой зажигал спички и бросал их рядом с газовым баллоном, наблюдая, как скоро они погаснут. Испуганная Нунция разбудила Лилу: «Рино и правда хочет всех нас заживо сжечь!» Лила побежала на кухню и успокоила мать: Рино спал, но даже во сне больше всего заботился, чтобы не случилось утечки газа. Лила отвела его назад и уложила в постель.

– Я так больше не могу, – подвела итог она. – Ты себе не представляешь, чего я натерпелась. С этим надо что-то делать.

Она прижалась ко мне, словно надеялась, что я придам ей сил.

– Хорошо тебе, – сказала она. – У тебя все в порядке. Помоги мне.

Я ответила, что она во всем может рассчитывать на меня: кажется, ее это ободрило. Она сжала мне руку и прошептала:

– Вон, посмотри.

Вдали едва посверкивало какое-то красное пятнышко.

– Что это?

– Не видишь?

Я пригляделась, но так и не поняла, что это такое.

– Это новая машина Стефано.

Автомобиль был припаркован у колбасной лавки: она расширилась, входов теперь стало два, и возле каждого толпился народ. Стоя в очереди, покупатели любовались роскошным автомобилем с откидным верхом – этим символом богатства и власти; в квартале еще никогда не видели ничего похожего. Машина большого человека – не то что «миллеченто» Солара.

Мы остановились на тенистой стороне. Лила внимательно смотрела на дорогу, будто ждала нападения. На пороге лавки появился Стефано в перепачканном рабочем халате: несмотря на непропорционально крупную лобастую голову, он вовсе не производил впечатления урода. Завидев меня, он перешел дорогу, приветливо поздоровался и сказал:

– Отлично выглядишь! Прямо кинозвезда!

Он тоже выглядел хорошо – такой же загорелый, как и я, – и мне подумалось, что во всем нашем квартале только мы двое не похожи на хронических больных.

– Какой ты черный, – сказала я.

– У меня была неделя отпуска.

– Где отдыхал?

– На Искье.

– И я была на Искье.

– Я знаю. Лина мне говорила. Я тебя искал, но так и не нашел.

Я указала на машину:

– Какая красивая!

На лице Стефано появилось выражение сдержанного удовольствия. Потом он весело посмотрел на Лилу и, кивнув на нее, обратился ко мне:

– Вот, купил для твоей подруги. А она не верит.

Я перевела взгляд на Лилу – та стояла насупившись. Стефано повернулся к ней и с непонятной мне иронией спросил:

– Ну вот, Ленучча вернулась – что теперь?

Лила, как мне показалось, сердито ответила:

– Ладно. Но помни: ты пригласил ее, а не меня. Я просто вас сопровождаю.

Он улыбнулся и вернулся в магазин.

– Что происходит? – спросила я в растерянности.

– Сама не знаю, – ответила она.

Теперь мне стало ясно: она во что-то впуталась, но сама не понимает во что. Ее лицо приобрело то же выражение, какое появлялось на нем во время сложных вычислений, только без демонстративного нахальства: она явно волновалась, как будто решила поставить над собой рискованный эксперимент с непредсказуемым результатом. «Все началось, – заговорила она, – с этого автомобиля». Стефано, сначала в шутку, а потом всерьез уверял, что купил машину ради нее – чтобы хоть раз открыть перед ней дверцу и посмотреть, как она в нее садится. «В такой машине должна ездить только ты», – твердил он. С самого дня покупки машины, то есть с конца июля, он постоянно приставал к ней с этой просьбой, но не настырно, а вежливо: предлагал прокатиться с ним и Альфонсо, или с ним и Пинуччей, или даже с ним и его матерью, но она упорно отказывалась. Наконец она ему пообещала: «Поеду с Ленуччей, когда она вернется с Искьи». И вот я вернулась.

– А он знает про Марчелло?

– Конечно, знает.

– И?