Моя гениальная подруга

Мне нравилось находить такие совпадения, особенно когда они касались Лилы. Я проводила параллели между событиями, случившимися в разное время, отмечала в них черты сходства и различия. В тот период я ежедневно упражнялась в подобных умозаключениях. Чем лучше мне жилось на Искье, тем глубже затягивала Лилу беспросветность повседневности; чем больше я страдала, покинув остров, тем счастливее становилась она. На нас словно лежало мрачное заклятье: радость одной вызывала боль другой и наоборот. Это правило распространялось и на нашу внешность. На Искье я ощущала себя красавицей и сохранила это ощущение по возвращении в Неаполь; мало того, пока мы с Лилой плели интриги, чтобы избавить ее от Марчелло, я временами чувствовала себя красивее ее, и, судя по некоторым взглядам Стефано, у меня были все шансы ему понравиться. Но теперь преимущество снова перешло на сторону Лилы: счастливые перемены в жизни умножили ее красоту, а я, замученная учебой и несчастной любовью к Нино, опять подурнела. А потом настал день, когда передо мной замаячила кошмарная вероятность превратиться в очкарика.

Профессор Джераче спросил меня, что написано на доске, и тут выяснилось, что я почти ничего не вижу. Он сказал, чтобы я немедленно шла к окулисту, сделал соответствующую запись у меня в тетради и велел, чтобы под ней расписался кто-нибудь из родителей. Я вернулась домой, показала тетрадь; меня мучило чувство вины за предстоящие расходы на очки. Отец нахмурился, мать расшумелась: «Вечно сидишь над книгами, только глаза портишь». Мне было очень плохо. Разве я виновата, что хотела учиться? А как же Лила? Она читала намного больше меня. Почему же зрение портится у меня, а не у нее? Почему я должна всю жизнь ходить в очках, а она нет?

Перспектива носить очки усилила мою манию фантазировать. В моем воображении одна за другой возникали картины будущего, в котором моя судьба – к худу или к добру – была тесно переплетена с судьбой подруги: вот я слепая, а у нее ястребиное зрение; я смотрю на мир мутными зрачками, а она прищуривается, чтобы разглядеть то, что скрыто вдали; я неуверенно передвигаюсь среди теней, а она держит меня за руку. В конце концов отец благодаря связям в муниципалитете получил субсидию, и мои фантазии поблекли. Я сходила к окулисту, он нашел у меня сильную близорукость и выписал очки. Когда я впервые посмотрелась в них в зеркало, испытала настоящий шок: нечистая кожа, широкое лицо, большой рот, огромный нос и глаза, заключенные в оправу, словно нарисованную в приступе бешенства сумасшедшим художником. Над оправой нависали слишком густые брови, подчеркивая мое уродство. Я решила, что буду носить очки только дома, в крайнем случае, надевать их, когда нужно что-то переписать с доски. Как-то раз, выходя из школы, я спохватилась, что забыла очки на парте. Бегом кинулась в класс, но опоздала. После звонка с последнего урока в нас, учеников, словно бес вселялся; в сутолоке очки уронили; дужка сломалась, стекло разбилось. Я заплакала.

Мне не хватило смелости вернуться домой, и я пошла за помощью к Лиле. Рассказала ей, что случилось; она велела показать ей очки и сказала, чтобы я оставила их у нее. Она говорила рассудительно и спокойно, не то что раньше, как будто у нее отпала необходимость изо всех сил биться за каждую мелочь. Я представила, как Рино, вооружившись своими сапожными инструментами, колдует над моими очками, и пошла домой, надеясь, что родители не заметят, что я без очков.

Несколько дней спустя, вечером, я услышала, что меня зовут со двора. Внизу стояла Лила в моих очках на носу. Я даже не слишком удивилась, что они выглядят как новые, как будто ей их только что подарили. Я побежала вниз, на ходу сокрушаясь: «Почему на ней очки смотрятся хорошо, хотя ей они не нужны, а меня уродуют, но мне без них никак?» Увидев меня, она сняла очки и принялась часто моргать. «У меня от них глаза болят, – сказала она, нацепила очки мне на нос и воскликнула: – Они тебе идут! Всегда в них ходи!» Выяснилось, что она отдала очки Стефано, а тот отвез их в центр города и отдал в починку в оптику. Я в смущении забормотала, что мне никогда с ней не расплатиться.

– Расплатиться в каком смысле? – иронично переспросила она.

– Вернуть тебе деньги.

Она улыбнулась и гордо сказала:

– В этом нет необходимости. Теперь я распоряжаюсь деньгами, как сама считаю нужным.

43

Эта история еще раз подтвердила мою мысль о том, что то, чего не хватало мне, – в данном случае деньги – было у нее, и наоборот; я продолжала искать между нами параллели, то с радостью, то с грустью осознавая, что мы накрепко связаны друг с другом. «У нее есть Стефано. Достаточно ей щелкнуть пальцами – и он бежит ремонтировать мои очки. А у меня что есть?» – спрашивала я себя.