Моя и точка!

— Очень, очень смешно, — прохрипел он и сам налил себе вина, не дожидаясь нерасторопного официанта. Постучал себя по груди. — Господи, у меня чуть сердце не остановилось.

— Нет, сердце у тебя чуть не остановилось, когда ты кого-то увидел, — бесцеремонно развернулась Ия всем корпусом, чтобы посмотреть назад.

Там, за свободным столиком, теперь сидел пожилой грузный джентльмен в строгом чёрном костюме, уткнувшись в меню. Чёрные как смоль волосы, слегка засеребрившиеся на висках, крупный восточный нос, набрякшие веки и аккуратно подстриженная арабская бородка солидного человека, крупного и с приличным брюшком.

В углу, за столиком рядом, сидела женщина в возрасте. Она одна была в зале, когда они с Маратом пришли. Теперь к ней присоединилась подруга. Судя по отпитому в бокале вину, пришла она не только что и, если Марата кто и поверг в ужас, то либо этот араб, либо кто-то в общем зале, где к тапёру за роялем только что присоединилась молоденькая певичка.

Ия скользнула взглядом по стройной вокалистке в обтягивающем платье, выдвигающей под свой рост стойку микрофона, потом опять повернулась к Марату и уставилась на него вопросительно.

— Мне показалось, что я увидел человека, которого больше никогда в жизни не хотел бы видеть, — ещё не вполне придя в себя, оправдывался Марат.

— Какого человека? — не унималась Ия.

— Не важно. Господи, Ия, — разозлился он. — Не важно.

— Хорошо, — подцепила она вилкой прозрачный ломтик вяленой говядины и принялась с аппетитом жевать. Промокнула губы, запила его вином и снова посмотрела на Марата. — Тогда вернёмся к нашим баранам?

— Только, пожалуйста, больше не шути так, — приложил руку к груди Марат и кивнул официанту, что принёс горячее.

Домашние равиоли с бураттой, камчатским крабом и соусом из цуккини поставили перед Маратом. Ие подали польпо — осьминога в семоле с зелёным горошком и красным луком.

(Примечание автора: буратта — итальянский свежий сыр из сливок и молока семейства моцареллы, семола — мука крупного помола).

— Я и не шучу, — хмыкнула Ия. Но совсем не хотела сейчас портить себе аппетит — она сто лет не ела вкусно приготовленного осьминога. Последний раз, кажется, года два назад на рынке в Барселоне. И была благодарна Марату, что он вспомнил об их недавнем разговоре об осьминоге, незадолго перед ссорой.

«Как же это было давно!» — запивала она вином жестковатое мясо и, глядя на всё ещё бледного Марата, думала: а стоит ли продолжать этот каминг-аут, да и возвращаться к разговору о работе? Или скрасить вечер приятными разговорами ни о чём? Разговорами, на которых в последнее время и построены их отношения — ни о чём.

Так молча они и доели. Благо, порции были крошечные. Но именно это Ие и нравилось в «Пэркорсо», что можно заказать два-три блюда и с трудом, но даже не переесть.

Ей показалось, что по спине скользнуло холодком, словно кто-то прошёл. Но каждый раз выворачивать шею на любое движение за спиной уже было и неприлично, и даже унизительно, тем более там туда-сюда бегали официанты. Поэтому она не шелохнулась, когда Марат встал и аккуратно положил на угол стола салфетку:

— Сейчас вернусь.

Флегматично попивая вино, не повернулась она и на скрип стульев — возможно, кто-то ушёл следом за ним, а, может, пришли новые гости. Вот только рука с бокалом невольно дёрнулась, когда она услышала голос с таким знакомым мягким акцентом.

— У мужчин тоже есть чувства. Например, чувство голода, — услышала она под смех официантки.

И ей даже не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть его. Ведь он прошёл к тому единственному столику, что был прямо перед Ией.

В потрясающем белом костюме и чёрной рубашке навыпуск, расстёгнутой на груди, он стоял, засунув руки в карманы, словно не решаясь сесть и смотрел на Ию, опустив голову. Нет, он не смотрел, он прожигал в ней дыру размером с тунгусский метеорит. И эта дыра всё ширилась и ширилась, пока их глаза не встретились.

Глава 48

— Луд, — выдохнула Ия одними губами, не в силах пошевелиться.

Он отодвинул стул, потыкал пальцем в раскрытое меню, захлопнул, отдал официантке, а потом только сел.

— Я скучал. Невыносимо, — произнёс он одними губами.

Ие вмиг стало жарко. Она опасливо, суетливо оглянулась.

Закрыла глаза. Выдохнула. Открыла. И глядя на него в упор, сказала так же беззвучно:

— Я тоже.

Выстрели она в него сейчас, и пуля не долетела бы быстрее, чем он встал.

— Потанцуешь со мной? — обожгло шею его дыхание.

— Я же не одна, — покачнулась Ия, оказавшись в его руках.

— Это всего лишь танец, — подхватил он её за талию.

Она запомнила полутёмный танцпол, где стройная, юная певица пела о неведомых ей в силу возраста страстях. А как и когда они оказались в туалетной кабинке — Ия и не хотела знать.

Прижав спиной к кафельной стене, он подхватил её на руки, и, сдвинув в сторону полоску трусиков, не вошёл — ворвался, вонзился, врезался в неё глубоким сильным толчком. И, ускоряя темп, опрокидывал на чёртову стену, вгоняя в неё свой чёртов здоровый член с размаха на всю длину, во всю его чёртову мощь.