Моя идеальная

Бросаю взгляд на пачку сигарет, сознавая, что никотин мне сейчас просто необходим, хотя я собираюсь бросить. Но вот, сука, никак не выходит. Слишком до хуя всего происходит, чтобы можно было выдохнуть спокойно.

Подкуриваю и затягиваюсь. Задерживаю в лёгких дым на несколько долгих секунд и тяжело выпускаю вместе с хриплым выдохом. Цепляю телефон и делаю один единственный телефонный звонок. На том конце раздаётся севший, дрожащий, уставший голос.

— Артём?

— Приветствую. — бросаю коротко. Затяжка. Задержка. Выдох. Сизый дым в открытое окно. — Настя жива. Сегодня мы возвращаемся домой.

К моему удивлению, ответом мне служит не сотня вопросов, а облегчённый выдох и тихие рыдания. Жду, пока собеседница придёт в себя. Когда относительно успокаивается, толкаю с лёгкой дрожью в севшем голосе:

— Раненная, избитая, но не сломанная. Боюсь, что после того, что с ней случилось, понадобится помощь психолога.

Блядь, понимаю же, что чёрта с два она на это согласится. Иногда мне кажется, что Настя — женская версия меня самого. Такая же упёртая и пробивная. Не признающаяся не только в своих слабостях, но и отказывающаяся от помощи там, где, по её мнению, может справиться без неё. После избиений отца, которые длились долгие годы, я понимаю, о чём говорю. Возможно, если бы в своё время кто-то оттащил меня к специалисту, мне бы не пришлось шесть лет жить как зверь. Так же, как не пришлось бы два года отказываться от своего счастья, боясь любить.

— Что с ней произошло? — толкает Настина мать, переварив полученную информацию.

Может, и не стоило ей звонить, но, как бы то ни было, Настя — её дочь. Какой бы недоматерью та не была, даже я не пожелал бы ей и дальше загибаться от неизвестности. Помню же, блядь, её глаза, когда она в очередной раз к Сергею Глебовичу пришла. Несмотря на собственное пиздецовое состояние в тот момент, всё равно прошибло.

Паркуюсь на подоконнике, продолжая глотать горький дым, и вкратце рассказываю Евгении Сергеевне обо всём, что произошло. Говорю коротко и без подробностей не только потому, что самому пиздец как тяжело не только озвучивать, но и снова представлять весь этот кошмар. Но и потому, что с какого-то волшебного хера не хочу её добивать ещё больше. Думаю, она достаточно уже расплатилась за все свои грехи и за всё, что пришлось пережить моей девочке. Ещё какое-то время трачу на то, чтобы убедить её, что Настя обязательно со всем справится и ей больше ничего не угрожает. По крайней мере, на данный момент, ведь я рядом. С трудом, но мне удаётся добиться того, что она обещает не лезть к нам, пока я сам не подготовлю любимую к встрече с ней.

Разглядываю унылый осенний Петрозаводск и разноцветный лес у линии горизонта, думая о том, что даже представить не мог, что однажды снова увижу эти улицы. Вдохну запах родной Карелии. Несмотря на то, что город — столица республики, воздух тут намного свежее и даже прозрачнее, в отличии от Питера. И понимаю…

Понимаю, что, сука, скучал не только по брату, но и по родине, как бы парадоксально это не звучало.

Все эти годы я жил всего в четырёх с лишним сотнях километров, но будто на другом континенте. Такой близкий и такой далёкий дом.

Ловлю себя на мысли, что хотел бы вернуться сюда. Купить дом на окраине, окружённый столетними соснами. Дом, где мы с моей любимой девочкой начали бы всё сначала. Дом, где росли бы наши дети.

При последней мысли давлюсь дымом и долго кашляю, раздирая и без того изувеченное горло.

Блядь, только сейчас до меня доходит, что я реально хочу семью. Мелких пиздюков, похожих на мою малышку. Не приведи Бог, чтобы мои гены взяли, хотя шанс и нихеровый такой есть.

Но сначала я женюсь на Насте. Понимаю же, что сейчас не до свадьбы, но сука… До назначенной даты осталась неделя, но любимой надо время не только чтобы полностью поправиться и дать синякам пройти, но и восстановить силы и нервную систему. Но я, блядь, не хочу ждать ещё больше. Вроде и сознаю, что спешки нет. Мы и так вместе живём, и никакие штампы в паспортах нам не нужны, чтобы быть семьёй, но у моей поехавшей психики явно гремучий бздык на этот счёт.

Слышу какой-то шум в коридоре и, тяжело вздохнув, спрыгиваю с подоконника. Когда раздаётся глухой удар, перехожу на бег. Сердце, сука, десяток ударов пропускает, когда вижу, как Настя с трудом поднимается на ноги, опираясь на стену. Подлетаю к ней и без слов хватаю на руки.

Мотор, блядь, так колотит, что я даже слов её не слышу. Только опустив на кровать, вынуждаю себя сосредоточиться на том, что говорит любимая девочка.

— Больно… Мне так больно, Тём. — режет дрожащими интонациями и коротко всхлипывает.

Из глаз слёзы рекой льются. Её буквально пополам сгибает, когда за бок хватается.

Сука, если аппендицит?

— Что именно болит, Настя? — выбиваю, тормозя всё лишнее. — Рёбра? Нога? Живот? Что, малыш? — цепляю ладонями её лицо, вынуждая смотреть на меня.

Большими пальцами влагу по щекам растираю. Даже дыхание стопорится, когда, снова всхлипнув, добивает:

— Рёбра и нога.

— Сука! Потерпи, родная. Сейчас принесу колёса.