Моя идеальная

Только сейчас замечаю неровные мокрые дорожки. Глаза блестят от влаги. Затормозившиеся на подбородке капли, которые срываются и разбиваются о мои ноги. Каждую ловлю губами. Выпиваю её слёзы, продолжая обнимать с таким, сука, трепетом, что сам в ахере, что способен на это.

— Я люблю тебя, Настя. Люблю, родная. Люблю. — хриплю, покрывая жадными поцелуями всё её лицо: лоб, виски, скулы, щёки, сомкнутые веки, курносый носик, влажный от слёз подбородок и, наконец, дрожащие губы. — Люблю тебя, маленькая. Блядь, Насть, я больше никогда не поддамся слабости. Клянусь, любимая, что со всем справлюсь! За нас двоих сражаться буду, если у тебя не останется сил!

— Тёма, сними одежду. — шепчет, задевая мои губы.

Даже не анализирую эту ситуацию. На всё готов, лишь бы моя девочка не плакала. И похер, что она ничего не ответила. Да и что она может сказать?

Как бы мне ни хотелось сейчас уложить её на простыни и медленно и нежно заняться любовью, торможу этот порыв. Даю себе ещё одну ночь, чтобы подготовить любимую к первому разу, а завтра… Не могу больше ждать. Особенно учитывая то, что эта зеленоглазая откровенно провоцирует меня на действия. Буду действовать осторожно. Если оттолкнёт, то остановлюсь. Сам себе обещаю и в этот раз верю. Знаю, что не смогу сделать ей больно. Но это завтра, а сейчас…

Отступаю на шаг и стягиваю футболку через голову. Поддеваю резинку штанов и спускаю вниз. Смотрю на Настю.

— Всё сними, Тём. — шелестит и краснеет, но взгляд не отводит.

Подчиняюсь просьбе и скидываю боксеры. Сам ничего не предпринимаю, жду её действий. Моя девочка стаскивает свою футболку и шорты, оставаясь в нижнем белье, которое я ей не покупал.

— Нравится? — спрашивает и смотрит в глаза, а потом медленно крутится вокруг своей оси, позволяя рассмотреть со всех сторон. И опять глаза в глаза. Тысяча вольт. Куда крепче прошибает, чем раньше. — Как твои глаза…

— Очень, маленькая, нравится, но… — прикрываю веки и шумно тяну воздух. — И его сними.

Открываю глаза, когда слышу шелест ткани.

Настя заводит руки за спину и щёлкает застёжкой. Медленно спускает бретельки с плеч, придерживая лифон на груди, а потом позволяет ему упасть. Даже, сука, пошевелиться не могу, когда она, виляя бёдрами, охуеть как сексуально стаскивает с себя кружевные трусы. И мы стоим у открытого окна абсолютно, блядь, голые и тупо ласкаем друг друга взглядами. Не жрём и не лапаем, а именно, сука, ласкаем. Миллиметр за миллиметром. Разглядываю её лицо, горящие глаза, приоткрытые губы. Тонкую, покрытую засосами и лёгкими укусами шею. Хрупкие плечи. Тонкие, но такие сильные руки. Высокую заострённую грудь с торчащими и сморщенными от холода и возбуждения сосками. Плоский живот. Небольшой гладковыбритый треугольник между ног. Крутые бёдра и длинные стройные ноги.

Несмотря на то, что в одежде я её за последние сутки видел едва ли не меньше, чем в ней, всё равно, блядь, будто впервые смотрю. Моя идеальная во всех отношениях девочка делает два шага в мою сторону и обнимает за шею, прижимаясь голой кожей во всех возможных точках. По нервным окончаниям мечутся молнии.

Держись, Север!

Обжигает дрожащим дыханием мои губы, легко задевая своими. Путается пальцами в волосах.

— Никаких запретов, Артём? — выбивает хриплым шёпотом, проходясь языком по моим губам.

— Не сегодня, малыш… Сегодня я тебя не трону. Точнее, блядь, трону, но целку не собью. — хриплю срывающимся голосом.

Знаю, что не это сейчас сказать должен, но мой мозг взорван изнутри.

— Никакого осуждения?

Блядь! Блядь! Блядь! Вашу ж мать!

— Никакого, любимая.

Настя прижимается крепче, вставая на носочки, и целует так, сука, интимно, что по всему телу мурахи разбегаются, вгрызаясь в кожу, пока её колоть иголками не начинает.

Держись!

Она обводит кончиком языка контур губ и проскальзывает в рот. Встречаю её как самого желанного, блядь, гостя. Она гладит и ласкает. Обводит мой язык по кругу. Пробегается своим туда-сюда настолько глубоко, насколько может достать. Её ладошки спускаются, разминая шею. Переходят на плечи. Ползут ниже, слегка царапая грудную клетку. Проходятся по животу и накрывают член. Нет, она не сжимает ствол, а просто накрывает головку, обводя её кончиками пальцев, а я уже готов взорваться.

Держись, сука, Северов!

Сам руками по её телу шарю. Глажу спину и лопатки. Слегка сжимаю задницу, но держусь. Даю ей возможность вести. Никогда никому этого не позволял. Всегда главный.

Не сегодня. Не с ней.

Только на силе воли сейчас и выезжаю.

Моя девочка продолжает хозяйничать у меня во рту, то сплетаясь с моим языком, то просто оглаживая своим.

— Никаких, Тёма?

Бля, когда она перестанет об этом спрашивать? Я весь в запретах. Из последних, сука, держусь, чтобы не завалить её на кровать и не войти в неё одним быстрым рывком, разрывая все "нельзя".

— Для тебя никаких, родная. — хриплю и тут же давлюсь неконтролируемо вырабатываемой слюной, когда она проводит языком по подбородку и спускается ниже.