Моя идеальная

Миронова дышит тяжело и часто. Грудь с острыми сосками поднимается и опадает. Влажные золотые волосы рассыпаны по подушке и простыни. Пухлые губы приоткрыты и между ними то и дело проскакивает розовый язычок, увлажняя. Длинные ноги согнуты в коленях и сведены вместе. Она рассматривает меня с тем же интересом. Тактильно чувствую, как ощупывает взглядом лицо, проводит по скулам, мышцам на грудине, кубикам пресса и замирает на уже рвущемся в бой члене.

До отказа забиваю лёгкие и коленом развожу её бёдра в стороны. Настя с готовностью раскидывает их и приподнимает таз.

Блядь, я должен сделать всё, чтобы не облажаться.

Пристраиваюсь между её ног и вожу головкой от входа во влагалище до клитора, собирая смазку. Рукой распределяю по всей длине. На протяжении всего процесса мы смотрим друг другу в глаза, разрывая контакт, только чтобы моргнуть и увлажнить слизистую. Толкаюсь вперёд и чувствую, как сопротивляется её тело этому вторжению. Стискиваю челюсти и буквально отвоёвываю каждый миллиметр. Отступаю и усиливаю напор, с каждым толчком пробиваясь всё глубже. Моя девочка закрывает глаза и сжимает в ладонях простынь.

— Больно? — задаю вопрос хриплым голосом, который какого-то хера вообще не желает подчиняться.

— Нет. — мотает головой и снова открывает глаза. — Не останавливайся, Тём.

И не собирался. Точнее собирался, если она начнёт противиться, но теперь…

Полностью выхожу из неё и вбиваюсь, пока на упираюсь в преграду. Вскидываю взгляд на её лицо и расслабляюсь. Знаю, что ещё не всё, но всё равно становится спокойнее. Придерживаю ствол рукой и усиливаю нажим. Настя напрягается, и я ослабляю давление. Наваливаюсь на её тело и тянусь к губам. Отвечает, с готовностью принимая мой язык. Сосредотачиваюсь на поцелуе. Точнее, отвлекаю мою девочку от своих дальнейших действий. Она ждёт боли, а ожидание, как известно, страшнее, чем сама боль. Когда полностью обмякает подо мной, вытаскиваю из неё член и одним резким выпадом разрываю плеву. Настя вскрикивает и вгрызается мне в губу, прокусывая до крови. Ногтями впивается в плечи, оставляя глубокие борозды. Чувствую, как стекает по рукам и спине горячая влага, но это не пот, который покрывает лоб и виски.

Кровь.

Похуй.

Ей больнее.

И мне тоже, сука, от того, что она сейчас плачет. Ловлю губами каждую слезинку, не позволяя ни одной сползти с её лица. Покрываю быстрыми поцелуями. Миронова брыкается в попытке сбросить меня с себя и безостановочно всхлипывает.

— Слезь, Артём! Мне больно! Не надо! Хватит! Отпусти! Больно! Хватит! Пожалуйста, Артём! — визжит, упираясь ладонями мне в плечи.

Переношу вес на левую сторону и прижимаю любимую к груди, водя пальцами по напряжённой спине.

— Всё хорошо, родная. Уже всё… Не плачь… Успокойся, малыш. Скоро всё пройдёт. Я люблю тебя, маленькая. Люблю тебя, девочка моя. Всё хорошо.

Успокаиваю ласковыми словами и нежными интонациями, не прекращая прижимать дрожащую девушку к себе. Целую виски, щёки, губы, подбородок, шею.

Спустя ни хера не маленькое количество времени она, наконец, успокаивается и перестаёт дрожать. Тишину нарушают только единичные всхлипы, шмыганье носом и наше тяжёлое дыхание. В мою поехавшую крышу долбит только одна мысль.

Я в ней. Я, сука, внутри моей Насти. Два года игр и попыток вывернуть её наизнанку. Пять дней бесконечных соблазнов. Двадцать три дня боли и попыток выжить. Два дня охуевертительного счастья. И я, наконец, в ней.

— Я люблю тебя, Настя. — выбиваю хрипло, когда утыкается носом мне в шею и касается губами.

— И я люблю тебя, Тёмочка. — выдыхает и пробегает языком.

На коже одновременно выступают мурахи и холодный пот от этого обращения. Гашу, топлю и давлю в себе всё дерьмо, готовое захлестнуть меня с головой.

— Всё ещё больно? — сиплю, вглядываясь в блестящие от слёз глаза.

— Почти нет. Извини за эту истерику, просто не думала, что будет настолько больно. — отбивает и закусывает губу.

Провожу по ней пальцем и слегка давлю, проскальзывая внутрь. Изо всех сил стараюсь не заржать, потому что ситуация реально зашкварная. Мой член почти до конца в её влагалище, а она извиняется.

Ну пиздец просто.

— Глупая моя девочка. — шепчу ей в ухо и целую за ним. — За что ты просишь прощения, дурочка? Мы же оба знали, что так и будет. — добавляю, когда ловлю ярость в её глазах.

Девушка сжимает зубы и цедит:

— За то, что ты, Северов — козёл! — обрубает, но уголки губ всё равно ползут вверх.

Боюсь даже представить, какая мысль бушует в голове у этой ведьмы.

— С хуя ли я козёл? — рычу, опрокидывая на спину и толкаясь глубже в её тело.

Миронова стонет и подаётся навстречу.

— Потому что просто всунуть член, это не сексом заниматься!

Вытягиваюсь на руках и цепляюсь глазами в её лицо, реально ни хрена не понимая.

— В смысле, блядь?

— В коромысле, Артём! — смеётся зеленоглазая. — Начинай уже двигаться!