Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Честно говоря, в те дни, если бы вы обмочили штаны, то новость об этом целую неделю не сходила бы с первых полос газет. Тихая заводь, что тут скажешь. Так что для них это был серьезный сюжет, золотая жила для таблоидов, которая подкармливала бы их целый год. «Вторжение поп-певцов» – такой заголовок красовался на первой полосе мельбурнской газеты «Эйдж» на следующий день. Капитан следующего рейса в Сидней поначалу отказывался брать нас на борт, но смилостивился после того, как мы поклялись всем на свете, что не доставим никаких проблем, не говоря уже о том, что мы вообще не планировали всю эту заварушку. На всякий случай с нами полетели два суровых сотрудника службы безопасности. К тому времени, как мы добрались до Новой Зеландии, мы получили телеграмму от премьер-министра Австралии Джона Гортона. «Дорогие The Who, – писал он, – мы бы не хотели, чтобы вы снова прилетали в Австралию. Во время вашего пребывания здесь вы вели себя ужасно, и мы надеемся, что вы никогда не вернетесь».

Пит понял это буквально и сказал: «Хорошо, ладно, мы никогда не вернемся». Это было ошибкой. В конце девяностых я слетал туда сам и увидел, что Австралия полностью изменилась. Я сказал Питу, что решение не возвращаться туда мы приняли в гневе. И когда мы наконец-то прилетели в Австралию в 2004 году, он сказал зрителям, что был не прав. Концерты тогда прошли отлично. Наша аудитория немного подсократилась, но это было логично, ведь последний раз мы выступали в этих местах тридцать шесть лет назад. Наш следующий концерт в Австралии привлек внушительное число слушателей. Вы хороши настолько, насколько хорош ваш последний концерт.

Менее чем через месяц после того, как мы покинули новозеландский Окленд, мы очутились в Калифорнии, отправляясь на первый из двух этапов гастролей по Америке. Я снова сидел на диете из гамбургеров, пытаясь сэкономить немного денег. Я устал снимать квартиру в Сент-Джонс-Вуд. У меня потихоньку начиналась клаустрофобия. Нельзя было выйти на улицу: снаружи всегда поджидали девушки, они буквально не давали шагу ступить. Мы с Хизер жили на верхнем этаже, и каждый раз, когда мы выглядывали из окон, они были там, в палисаднике. Соседям из-за этого тоже доставалось, но меня удивляло, насколько хорошо они к нам относились. Да и с девушками тоже все было в порядке – они не кричали. Просто у меня не было никакой частной жизни. А ведь дальше по улице стоял дом, в котором проживали The Walker Brothers, и у их окон собирались вопящие фанаты. Даже на расстоянии двух сотен шагов уже было проблематично уснуть из-за шума.

План состоял в том, чтобы вернуться с американских гастролей, имея в кармане штуку баксов для первого взноса за домик под Лондоном. Конечно, Кит Мун попытался расстроить все планы. Если в 1967-м он открыл для себя вишневые бомбочки, то трендом 1968 года стал суперклей, пираньи и змеи. Суперклей говорит сам за себя. Мне жаль всех горничных, которые, к своему удивлению, не могли передвинуть мебель, поднять унитазные сиденья и снять бокалы для вина с потолка. Пираньи были идеей Джона. С виду такой тихоня, он был полноправным членом преступной когорты Кита, хотя по зловредности мог дать ему фору. Достаточно посмотреть на текст песни «Boris the Spider» его авторства. У Джона была темная сторона. Именно он положил пиранью в ванну отеля. Я не могу вспомнить, чья это была ванна, но помню, как смотрел на этих рыбок и подумал, что они выглядят не очень агрессивно. Джону продали фуфло.

Змея точно не была фуфлом. Мне подарила ее одна девушка из Альбукерке, Нью-Мексико. Это был один из самых странных подарков, что я когда-либо получал, но она была коренной американкой, и я был очень благодарен. Бычья змея выглядела почти идентично гремучей, с той лишь разницей, что у нее отсутствовала «погремушка». И она не была смертельно ядовитой. Мы носили этого лжегремучего змея в наволочке и прозвали его Адольф. Кит то и дело одалживал его «для развлечения». Он прибегал с улыбкой, извлекал Адольфа из наволочки и исчезал. А в следующую минуту раздавались чьи-то крики.

Адольф привлекал много внимания во время полетов и стал неотъемлемой частью нашей группы, ее пятым участником, в течение как минимум трех недель. Проблема была в том, что мы не могли заставить его есть. Мы все испробовали, но ему было до лампочки. Он просто пытался сбежать. Его способностям исчезать позавидовал бы сам Гудини. Вот Адольф мирно спит в своей наволочке, а в следующее мгновение уже взбирается по карнизу, протиснувшись в крошечную оконную щель. Можно подумать, что ему не нравилось гастролировать с нами, но я прекрасно его понимал. Мне нравилась эта змея, ведь Адольф был тихим и спокойным, то есть обладал двумя качествами, которые зачастую были чужды остальным участникам группы.