Вот так совпадение! Что меня действительно поражает, так это то, что мои родители и ее бабушка встречались много раз. Рождество, вечеринки по случаю дня рождения, свадьбы. Но им так и не пришло в голову, что они были соседями. Семьи должны были знать друг друга. В те дни ты знал все о своей улице. Ты знал, какое нижнее белье носят соседи, исходя из того, что не висело на бельевых веревках. Ага, Дорис сегодня носит красный бюстгальтер. Но ни одного слова за все эти годы. Ладно, они из поколения людей, которые предпочитали держать язык за зубами, но, в конце концов, хотя бы раз ненароком должна же была проскочить эта мысль. Мне повезло, что Хизер выросла в Нью-Йорке, слушая рассказы о старом мире. По линии матери ей передалась глазговская-ирландская кровь, а отец был ирландцем из Шепердс-Буш. Ее родители посвятили свою жизнь Британии, и ей нравилось быть в окружении британцев. Ей нравилось, как мы одевались, нравились наши волосы.
«Вы, мальчики, отличались от американцев, – говорит она сейчас. – Хотя у вас были довольно-таки ужасные зубы». Конечно, она обобщает. Плохие зубы были непреднамеренным последствием политики «всеобщего благоденствия». Может быть, звучит бредово, но правда заключалась в том, что в те дни (а возможно, и сейчас) стоматологам Государственной службы здравоохранения платили за количество пломб и извлеченных зубов в месяц. Если система работает таким образом, то у всех непременно были плохие зубы. Когда мы впервые встретились с Хизер, нашим премьер-министром был Гарольд Уилсон, и Хизер была шокирована его черными зубами. «Ну, он курит трубку», – объяснил я. «Нельзя быть премьер-министром с черными зубами», – сказала она. Отбросив в сторону зубы Вильсона, она любезно относилась к англичанам и, в частности, тем, кто жил в Шепердс-Буш. Это дало мне преимущество над Джими. Между прочим, моя дочь проследила родословную Долтри до 1509 года. Мои предки были гугенотами и занимались производством кружев в Нанте, во Франции. Творческие люди, эти кружевники, умудрились насолить самому папе римскому. Бунт был у меня в крови.
Глава 9. Томми
К концу 1967 года The Who начали больше экспериментировать в студии, и мало-помалу мы снова начали веселиться все вместе. Мы пережили первый подъем и первое падение и теперь готовились к мертвой петле. На это потребовалось два года, но я думаю, что тогда мы действительно снова стали одним целым. Удивительно, что любая группа остается вместе в течение неопределенного промежутка времени, если присутствуют все необходимые ингредиенты. Ну и конечно, нужно иметь определенную долю безумия. В каждом из нас таится безумие, но у нас четверых оно лежало ближе к поверхности, то и дело прорываясь наружу. Безумие. Амбиции. Эго. Паранойя.
Паранойя была делом серьезным. Если бы вы спросили Кита, чувствовал ли он себя недооцененным, он бы ответил, что да. Затем Бык (такое прозвище получил Джон) вмешался бы и сказал, что он еще более недооценен. А потом вклинился бы Пит и заявил: «Да идите вы все, никто из вас не понимает, под каким давлением я нахожусь». Мне тоже было знакомо чувство внутренней неуверенности в себе. Такова была природа The Who. Она был основана на паранойе участников.
Я помню, как однажды Кит Ламберт написал мелом определение паранойи на доске в офисе Track Records на Олд-Комптон-стрит. «Параноиком, – писал он, – можно условно назвать человека, который знает, что происходит на самом деле». Не уверен, что мы знали, что происходило на самом деле, но думали, что знаем.
Вот поэтому среднестатистическая рок-группа завершает свой полный жизненный цикл за восемнадцать месяцев: контракт с лейблом, хитовая запись, дебютный альбом, проблемный второй альбом, ссоры, расставание, конец. Но если вам удастся пережить первую стадию этих американских горок, то вам открывается нечто особенное. Вы все время чувствуете, что находитесь на краю пропасти и можете упасть в любой момент. Но если собрать всю волю в кулак, то вас ждет чертовски классное путешествие. Для нас таким путешествием стал
Ну а пока что мы совершали набеги на студию, записывая