Моя карма

Но это никак не объясняло многое из того, что показывал Мессинг, хотя учёные, авторы «Слова», с полным знанием дела писали, что в умении улавливать мысль ничего сверхъестественного нет, это просто ощущение двигательных импульсов, поступающих из мозга в мускулатуру. «Мысль неотделима от мозга», — категорически утверждал текс «Вступительного слова», — и вообще «нет такого явления, которое не находило бы исчерпывающего научного объяснения с позиции диалектико-марксистской теории».

«Но ведь многие явления недостаточно изучены, — говорил Мессинг. — Не изучен гипноз, а тем более телепатия. Учёные отрицают саму возможность передачи образа из мозга в мозг. Но эти учёные просто никогда не видели настоящих телепатов»…

Когда мы прощались, Мессинг взял мою руку в обе руки и ласково сказал: «Милый мальчик, никогда не пытайтесь разубедить людей, что вы провидец или не такой как они, пусть они пребывают в заблуждении и думают, что вы ловкий фокусник, гипнотизер, на худой конец. Но это лучше, чем быть в их глазах шарлатаном. Лет через пятнадцать, двадцать наука займется вплотную необычными явлениями и необычными свойствами человеческой психики и поймет, что возможности человека не познаны и, может быть, это будет другая наука, за пределами известной нам».

Вот тогда Вольф Григорьевич и подарил мне «Вступительное слово», на котором начертал своей рукой такие нужные нам с отцом в те годы строки, которые на долгое время стали оберегом от многих нападок…

Глава 13

В квартире Мессинга. Скромность обстановки. Хирург Амосов Мессингу в знак восхищения. Ираида Михайловна, сестра покойной жены Мессинга… Обед с коньяком и деликатесами. О мемуарах Мессинга. Причина приглашения — участие в опытах по телекинезу. Профессор Лурия хочет встретиться со мной.

Трёхэтажный дом стоял в глубине двора. Я прошёл через двор, вошёл в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь с медной табличкой, где гравировка вязью обозначала имя — Вольф Мессинг. За дверью залились тонким брёхом собаки. Женский голос отогнал собак от двери. Мне открыла пожилая седовласая женщина, которая, видно, была предупреждена о моём приходе и сразу громко бросила в комнату:

— Вольф, к тебе молодой человек!

В прихожей стоял кованый сундук, над сундуком — вешалка. Из комнаты выскочили две небольшие непонятной породы беленькие собачки, но уже не лаяли и виляли хвостом. Следом вышел сам хозяин. Я видел Вольфа Григорьевича много лет назад и помнил его в расцвете лет с лицом без единой морщины и копной чёрных курчавых волос. Сейчас передо мной стоял уставший пожилой человек, если не сказать старик, а копна волос стала седой, высокий лоб отчётливо прорезали борозды морщин, и хотя лицо выглядело ухоженным, дряблость шеи и щёк выдавали возраст. И всё же он оставался похожим на Бетховена. Это отметил ещё друживший с ним гроссмейстер Лилиенталь. «Сам Вольф внешне очень похож на Бетховена», — утверждал гроссмейстер.

— Как вы выросли, — сказал с улыбкой Мессинг. — На улице я бы вас, Володя, не узнал.

Он провел меня в комнату, обставленную довольно скромно. В середине комнаты стоял круглый стол, у стены потёртый диван, у окна письменный стол, буфет с посудой и диван-кровать. И самым ценным в этой комнате был большой телевизор, который стоял на журнальном столике. Нельзя было не обратить внимание на книги, они лежали на диване, на обеденном и письменном столе и даже на полу. Не валялись, а именно аккуратно лежали. Я мельком отметил название одной из книг на письменном столе. Это была книга Амосова «Мысли и сердце».

Это не ускользнуло от Мессинга, и он заметил:

— Николай Михайлович Амосов подарил. Посмотрите, там его автограф.

Он подошёл к столу, взял книгу и передал мне.

«Вольфу Григорьевичу Мессингу в знак удивления и восхищения чудом. Амосов, 25 дек. 1965 г.» — прочитал я на титульном листе. Взглянув на Мессинга, я увидел на его лице нескрываемое удовольствие от слов великого хирурга в его адрес, и подтвердил, чтобы потрафить такому по детски откровенному и наивному желанию постоянного восхищения и признания его действительно выдающихся способностей.

— Очень искренне и точно, — сказал я.

Вольф Григорьевич самодовольно усмехнулся, усадил меня на диван и позвал:

— Ираида Михайловна!

В дверях показалась женщина, которая открывала мне двери.

— Теперь я уже стала Ираида Михайловна, — ворчливо произнесла она.

— Принеси нам какой-нибудь закусочки, — не обращая внимания на её ворчню, попросил Вольф Григорьевич. Собачки крутились у ног Мессинга, потом убежали вслед за Ираидой.

— Это сестра моей покойной Аидочки, — тихо произнёс Вольф Григорьевич, но это услышала Ираида Михайловна, которая несла поднос с закусками, и снова ворчливым голосом пробурчала:

— Как приехал, на могилу сходить не удосужился. Вот твоя память.

— Замолчи! — вскипел Вольф Григорьевич. — Не лезь в душу.

Ираида поджала губы и молча вышла. Я понял, что Вольф Григорьевич с сестрой жены не очень ладят.

— Вольф Григорьевич, я соболезную вам. Это такая потеря, — искренне сказал я.