Моя карма

Мне Вика нравилась больше других девчонок, и я чувствовал ревность и даже злость от того, что она так легко, словно тёлка за хозяином, пошла уединяться с парнем, которого впервые видела. Но если рассуждать здраво, я не имел на неё никакого права, как не имел права и судить её, если сам отталкивал, демонстрируя своё безразличие. Я решил, что мне здесь делать больше нечего, налил в рюмку водки, выпил на посошок и вышел в прихожую. Я уже одевался, когда из кухни вышла Вика.

— Володь, ты куда? — спросила Вика.

— А что? — раздражённо ответил я.

— Подожди, я тоже пойду.

— А тебе-то чего уходить? — с иронией сказал я.

— А что я, как дура одна здесь буду сидеть?

— А как же Константин?

— А что Константин? — усмехнулась Вика.

— Это же он тебя куда-то на кухню увёл?

— Это я его увела и спать уложила. Они же с дружком своим в дрызг пьяные.

— А как же ты подругу оставила?

— А её тоже сморило в темноте. Я её хотела увести, а она бормочет несуразное и спать прикладывается. Ванька как знал, подушки и одеяла на кухне оставил… Так что, спят все как младенцы.

Вика оделась, и мы вышли на улицу.

Было ещё темно. Зима выдалась снежная, в небе стояла ясная луна и освещала город бледным светом. Снежок искрился и скрипел под ногами. Морозный воздух бодрил, но выпитое давало себя знать, и я чувствовал лёгкое опьянение, которое приятно расслабляло, лишало трезвого рассудка и располагало к романтике. Наверно, то же самое чувствовала и Вика.

— Ты сейчас куда? — спросила Вика.

— Не знаю, — искренне ответил я. — Новый год какой-то скомканный получился.

Мне не хотелось оставаться одному, и я сказал:

— Давай погуляем.

— Может быть, пойдём ко мне? — огорошила меня Вика.

— А родители? — я немного растерялся.

— Мы вдвоём с мамой живём. А она Новый год встречает со своим другом. Она за него замуж собирается.

Я так долго был один, что чувства оказались сильнее разума, и я с головой броситься в омут соблазна. Искушение оказалось сильнее меня. Но, как говорится в одной из притч Соломона: голодной душе всё горькое сладко.

— Нужно было взять вина у Ивана. Они там всё равно водку будут пить, когда проснутся, — сказал я.

— У нас всё есть.

И Вика взяла меня под руку, как бы утверждая между нами новые отношения.

А мне оставалось уповать на другую мудрость Соломона: «…да не увлечёт она тебя ресницами своими».

Глава 15

Я становлюсь чужим среди своих. Художник-оформитель Талик Алеханов. Квартира вместо общежития. Хозяйка дома Тарья. Чувашская семья. Застолье с национальным колоритом. Чувашские наряды и культура. Хмельные праздники. Нелёгкая судьба коренных народов Сибири. Ермак и его сподвижники.

В общежитии, после того как я ушёл в школу, мне стало сложно поддерживать прежние отношения не только с моими новыми соседями, но и со Степаном, и с Антоном. Сергей и Витёк теперь относились ко мне как к человеку другой касты: я в их глазах поднялся вдруг до начальника, и они только что не обращались ко мне на Вы, по имени звать перестали и стали называть по отчеству — Юрьич. А для Степана и Антона я хотя и оставался по-прежнему Володькой, в третьем лице иногда говорили: «Спроси у Владимира Юрьича» или «Владимир Юрьич сказал, что хлеб сам купит». В разговоре со мной они старались вести себя как можно интеллигентнее и даже выбирали слова поучёнее и позаковыристее. «Владимир, — говорил, например, Степан, — у нас здесь состоялась дискуссия на тему выхода в открытый космос космонавта Леонова». Или: «Мы тут заключили пари, кто первым будет на Луне — мы или американцы».

Раньше бы Степан сказал просто: «Мы обсуждали» и «Мы поспорили».

Я всё больше ощущал неловкость своего положения, и когда комендантша стала намекать, что общежитие у них вообще-то только для своих рабочих и что мест здесь и так не хватает, я решил уйти на квартиру. Об этом я, как можно мягче, чтобы ненароком не обидеть, сказал Степану, Антону и Толику, объяснив, почему вынужден переехать.

Толик сразу увязался за мной. За время работы на трубоукладке мы проводили времени с ним больше, чем со Степаном и Антоном, с которыми виделись только утром, вечером, да по воскресным дням. Толик привязался ко мне, оказывал почтение, всячески старался услужить и, кажется, ревновал меня к Степану и Антону, полагая, что прав на меня у него больше, чем у них.

Профессия художника-оформителя, как он видел это, давала ему право ощущать себя не рабочим, и он, отделяя меня от когорты рабочего сословия, отделял и себя. Это для него казалось важным.

Он не был художником в полном смысле этого слова, он был оформителем, какие сидят в каждой организации наряду с бухгалтером и кассиром и тому подобной категорией мелких служащих. Они пишут лозунги, плакаты, оформляют витрины магазинов, доски почёта, стенды. В школе их можно встретить среди учителей рисования, а клубные художники-оформители даже относятся к категории руководителей, хотя суть остаётся та же.