Моя карма

— Значит, в люди пошел, как Максим Горький.

— «В люди пошел», потому что кормиться надо и не сидеть всё лето у матери на шее, — довольно грубо ответил я, и при этом соврал, потому что у меня ещё оставались почти нетронутыми деньги от гонорара, и я спокойно мог бы прожить до нового учебного года.

Я чувствовал себя неловко. Меня расспрашивали про писательство, и я неохотно отвечал на банальное: про что пишу и как я стал писателем. Я отвечал, что одна книжечка — это ещё не писатель, а стану ли я писателем, покажет время и так далее. Внимание мне было неприятно, хотелось уйти, но рядом сидел Ванька, он привёл меня сюда, и ставить его в неудобное положение я не хотел, хотя был на него зол.

Постепенно всё вошло в своё русло. Иван предложил тост «за хозяйку и за прекрасных дам», мы выпили и ещё выпили. Всё наладилось, но я уже замкнулся и на веселье реагировал вяло, хотя старался улыбаться, делать вид, что разделяю общее праздничное настроение, и даже потанцевал пару раз с Викой, поймав себя на том, что чувствую к ней расположение после её искреннего отношения к стихам Даниэля, невзирая на политику, и, отделив одно от другого, сделала это просто и естественно…

Домой мы с Иваном провожали девушек вместе, потому что они жили в одном доме.

По дороге я прочел то стихотворение Даниэля, последнее четверостишье которого привела Вика:

Да, про любовь, — наперекор «глазку»,
Что день и ночь таращится из двери,
Да, про любовь, про ревность, про тоску,
Про поиски, свершенья и потери,

Да, про любовь — среди казенных стен

Зеленых, с отраженным желтым светом,
Да, про нее, до исступленья, с тем,
Чтоб никогда не забывать об этом:

О дрожи душ, благоговенье тел,

О причащенье счастью и утрате;
Я про любовь всю жизнь писать хотел
И лишь теперь коснулся благодати.

Да, про нее! Всему наперекор,

Писать про суть, сдирая позолоту;
Им кажется, что взяли на прикол,
А я к тебе — сквозь стены, прямиком,
Мне до тебя одна секунда лету.

Мне всё твердит: «Молчи, забудь, учись

Смирению, любовник обнищалый!»
А я целую клавиши ключиц
И слушаю аккорды обещаний.

Я твой, я твой, до сердцевины, весь,

И я готов года и версты мерить.
Я жду тебя. Ну где же, как не здесь,
Тебя любить и, что любим, поверить?

Так я попрощался с писателями, которые идеологически не сошлись с Властью, и этим подписали себе приговор, на долгие годы обрекший их на неволю.

— Ты что, все его стихи знаешь? — усмехнулась Вика.

— Нет, только те, что читал.

Слава Богу, Ванька не успел рассказать про мою особенную память. А если б он ещё вспомнил и о моих экстрасенсорных способностях, я бы предстал перед девушками монстром, которого давно нужно было поместить в сосуд с раствором формалина и продать как экспонат в Кунсткамеру.

— Вань, — сказал я Ивану. — Ты сегодня нажил себе врага. Жорик из тех, кто обид не прощает. Он самолюбив и по натуре карьерист. Может и подлянку какую-нибудь тебе устроить.

— Да что он мне сделает? — отмахнулся Иван. — Сто лет его знаю. И в классе такой же был — подхалим и подлиза. И женился, паразит, на Наташке, потому что отец при положении. Удивительно, как он уговорил её. А она, дура слепая, неужели не видела, что он из себя представляет?

— Не, ребят, мордашка у него симпатичная, — хохотнула Эмма.

— Да ну, Эм, примитивно это. Не с мордашкой жить. Лично я без любви жизни не представляю, — благоразумно возразила романтичная Вика.

Иван поднялся с Эммой в её квартиру, а я попрощался с Викой и пошел в своё общежитие. Вика состроила недовольную гримасу, недоумённо пожала плечами и скрылась в своём подъезде.

Глава 14

Три источника влечений. Письмо с признанием в любви. Холостая жизнь Ивана Карюка. Девушки с пониженной социальной ответственностью Кармен и Эллен. Новогодняя компания в квартире Карюка. Заблудившиеся гости. Романтическая прогулка с Викой. Чувства, которые оказались сильнее разума.

Женщины меня волновали лишь настолько, насколько это заложено природой и насколько этого требовала физиология, которая определяется всего лишь выбросом в кровь тестостерона.