Моя карма

Вышла на экраны эпопея «Война и мир» с грандиозными батальными сценами, где массовка включала в себя 120 тысяч человек, хотя лидером проката стала не эпопея Бондарчука, а кинокомедия Гайдая «Операция Ы и другие приключения Шурика» с Александром Демьяненко, Наталией Селезнёвой и ставшей знаменитой троицей: Никулин, Вицин, Моргунов…

Тарковского, снявшего картину «Андрей Рублёв», обвинили в пропаганде жестокости и сильно порезали. По слухам, при съёмках заживо сожгли корову…

Михаил Шолохов — впервые с согласия правительства — получил Нобелевскую премию по литературе «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время», а американцы сняли фильм по роману Бориса Пастернака «Доктор Живаго»…

В Москве были арестованы русские писатели А. Синявский и Ю. Даниэль, обвинённые в антисоветской пропаганде.

— Кто такие эти Синявский и Даниэль? — спросила молодая подруга Ивана.

Все переглянулись, Иван посмотрел на меня.

— Слышал, что есть такие писатели, — сказал Жорик. — Правда, не читал.

— Я читала Даниэля. У него хорошие стихи, — сказала, к моему удивлению, Вика и прочла:

Я твой, я твой, до сердцевины, весь,
И я готов года и версты мерить.
Я жду тебя. Ну где же, как не здесь,
Тебя любить и, что любим, поверить?

— Юрий Даниэль — довольно известный поэт и прозаик. У него очень хорошие переводы из Байрона, Готье, — подтвердил я.

— А Синявский? — напомнила Эмма.

— Я читал работы Андрея Синявского о творчестве Горького, Пастернака, Бабеля, Ахматовой. Он печатался в журнале «Новый мир» у Твардовского. Его художественную прозу я, правда, не читал.

— Так Пастернака вроде как заклеймили.

— Я думаю, что это тоже Синявскому припомнят. А насчет «заклеймили», Ахматову тоже клеймили, а только что Оксфордский университет присудил ей почётную степень доктора литературы, и она свободно съездила в Англию, а потом рассказывала, как шествовала в мантии по Оксворду.

— Так ты что, хочешь сказать, что Синявского и Даниэля арестовали неправильно?

Тон Жорика мне показался вызывающим, и я внимательно посмотрел на него. Он напряжённо ждал, что я скажу.

— Отчего же? Я не власть, и я не из близкого их круга, чтобы судить. Там, наверно, виднее…

А за что всё же их арестовали? — спросил я, обращаясь к Жорику.

— А ты не знаешь?

— Не всегда получается газеты читать… Слышал, за антисоветскую пропаганду, но без подробностей, и в чём заключается их пропаганда не знаю, просвети, — уже чувствуя некоторую антипатию к Жорику, соврал я, чтобы не показать свою заинтересованность в этом деле, хотя кое-что знал.

— Эти два горе-писателя долгое время передавали за границу произведения, которые порочили советский строй.

— Ты говоришь «долгое время», а чего ж их не поймали раньше? — удивилась Эмма.

— Так в том-то и дело, что они прятались за псевдонимами: один — Андрей Терц, другой — Николай Аржак.

— А в чём конкретно заключается это «порочили»? — прикинулся я дурачком. — Ты, наверно, читал что-то?

— Да кто ж мне даст? — простодушно сказал Жорик и засмеялся. — Но раз арестовали, значит есть основания.

«Не читал, но знаю», — вспомнил я митинг в ленинградском пединституте, когда клеймили Пастернака. Тогда в разгар собрания взял слово блокадник Дима Ковалёв и спросил у зала: «А кто из вас читал «Доктора Живаго»? Рук никто не поднял. «А как же я могу судить о том, чего не знаю?» — спросил Дима, но парторг быстро поставил наивного студента на место. «Товарищ Шелепин тоже не читал этот пасквиль, так что же нам теперь не верить товарищу Шелепину?» — с иронией сказал, как отрезал парторг, и зал одобрительно зашумел. И «единодушное» мнение закрепили на бумаге.

Но это было при Хрущёве. Сейчас наступило время Брежнева.

— Володя, а откуда ты так хорошо знаешь про писателей? Любишь литературу? — спросила жена Жорика Наташа.

— А Володя тоже писатель, — выпалил Иван.

— Как это? — удивился Жорик, а вся остальная компания с любопытством уставилась на меня, будто только что увидела.

— Его рассказы печатали в журнале «Нева», а в прошлом году в Ленинграде вышла его первая книга.

Это прозвучало как гром с ясного неба. Я не ожидал такого поворота, потому что ещё в первый день приезда мы договорились, что Ванька будет молчать о моём писательстве. «Да не смог я промолчать, глядя на снисходительную рожу Жорика, — оправдывался потом Ванька. — Ведь о тебе он знал только то, что ты работаешь у моего батьки на трубоукладке и живёшь в общежитии, а когда я как-то сказал ему, что мы с тобой закончили один институт, его это просто вывело из себя, и он обозвал тебя пижоном. По его понятиям несовместимо иметь дипломом учителя и пойти в слесаря».

— А где можно прочитать вашу книжку? — Наташа вдруг перешла на «вы».

— Наверно, в библиотеке, может быть, что-то осталось в книжных магазинах, — неохотно проговорил я и убийственным взглядом насквозь пробуравил Ивана, отчего тот виновато заёрзал на стуле.

Жорик почему-то смешался, но, помолчав чуть, ехидно сказал: