Моя карма

На следующий день вечером я, по обыкновению, лежал на кровати и читал. Я любил это состояние вечернего ничегонеделания перед сном, когда заботы отходят на второй план, можно расслабиться и освободить мозг от умственной работы, давая ему передышку, погружаясь в лёгкую, не требующую напряжения ума, литературу. Как-то, когда я учился ещё на первом курсе в своём городе, наш преподаватель латинского и языкознания Юрий Владимирович Зыцерь, заметив моё удивление, когда я обратил внимание на книжечку Гилберта Честертона про патера Брауна, лежащую на его столе, сказал: «Стыдно читать детективы, если ты больше ничем не занимаешься. А когда у тебя есть серьёзная работа, то лучшей возможности расслабиться я не знаю»…

— Вов, — обратился вдруг ко мне Сергей, — «на охоту» пойдёшь с нами?

— На охоту? — я отложил книгу.

— Ну, на вылазку за хавкой, — заметил моё недоумение Витёк.

— Это как? — не понял я.

— Пойдём подрезать сетки, которые висят у хозяек за окном.

— Как подрезать?

В это время Сергей стоял на коленках перед своей кроватью, а голова его почти лежала на полу. Я с удивлением наблюдал за ним. Наконец, Сергей вытащил из-под кровати бамбуковое удилище.

— Видишь? — сказал Витёк. — На конце бритвенное лезвие. Вот им и надо «срезать ручки сетки.

Я с сомнением смотрел на лезвие, вставленное в расщеплённый тонкий конец удилища; для большей прочности самый кончик ребята обмотали суровыми нитками.

— Ну и как? Получается? — усмехнулся я.

— А мы ещё не пробовали. Это Серый придумал. Как, говорит, хавка кончится, какую-нибудь сеточку подрежем и лафа: до получки дотянем. Вот как раз такой случай.

— Говорил, не надо было девок шампанским поить. Да были б девки приличные. А то шалавы, — Сергей раздражённо сплюнул.

— Не срежете, — сказал я.

— Это почему? — насторожился Витёк.

— Конец удилища слишком тонкий и будет вибрировать. Здесь нужен жесткий конец.

Я чувствовал, что постепенно становлюсь соучастником этой аферы.

— Нет, я лучше книгу почитаю, — решительно отстранился от сомнительной затеи я.

— Некомпанейский ты мужик, — поставил мне диагноз Витёк, и в голосе его было лёгкое презрение.

— А ну его! — определил своё отношение ко мне Сергей.

Они ушли, а я углубился в чтение книги и некоторое время путешествовал вместе с Джорджем, Гаррисом, Джееем и собакой по кличке Монморанси по Темзе.

Сергей с Витьком отсутствовали не больше часа, вернулись с пустыми руками, засунули под Серёгину кровать удочку и некоторое время сидели молча на своих кроватях.

— А где ж сетки с хавкой? — не без ехидства спросил я.

— Высоко, — зевая, сказал Витёк. — Они ниже второго этажа сетки не вешают. Удочка достаёт, но там не срежешь: ты прав — надо твёрдый конец.

— Да это хрен с ним, — вставил Сергей. — Мы чуть на мильтонов не нарвались. Обратно идём, а они стоят, смотрят: два мужика с удочками. А какая рыба, когда уже лёд на речке! Мы спокойно мимо прошли, а потом как дали дёру.

— Ещё пойдёте? — поинтересовался я.

— Да ну её на…! — вынес решение Витёк. — Фуфло всё это.

— Витёк замолчал, помялся и спросил:

— Вов! У тебя деньги есть?

— Есть немного, — ответил я.

— Одолжи червонец до получки, — попросил Витёк.

Получив десять рублей, они оживились и моментально умотали в магазин. Пришли с бутылкой водки, кульком макарон, двумя банками кильки в томатном соусе, двумя колясками ливерной колбасы, шматом солёного сала и буханкой черного хлеба.

Выпив и закусив, Витёк с Сергеем завернули колбасу и сало в газету, поместили в сетку-авоську и повесили её за окно. Макароны и хлеб сунули в тумбочку Витька.

— Лады! — довольно сказал Сергей. — Чай и сахар есть. Теперь до получки доживём.

Иногда мои соседи, выпив дома, шли во дворец Малунцева на танцы, хотя чаще ходили «по девкам», то есть в женское кулинарное общежитие. Летом было проще. В парке, который находился в двух остановках от общежития, располагалась танцплощадка, которую смешно называли «тырло». Казалось, вся молодежь вечерами устремлялась на «тырло», потому что город вдруг как-то пустел. Музыка с танцплощадки долетала до общежития и манила греховным соблазном…

Как-то раз в канун ноябрьского праздника я пришел с репетиции и застал Серёгу и Витька с дамами. В нашей комнате на придвинутых к столу кроватях сидели Витёк и Серёга, а с ними две девушки довольно юного возраста. На столе, застеленном газетами, стояли бутылки с водкой, ситро и закуска из варёной колбасы и консервов. Конфеты «Буревестник» щедро наполняли глубокую суповую тарелку. Вся компания была уже на хорошем веселе.

— Володька, давай с нами, — пьяно позвал Витёк.

Девушки заинтересованно повернулись в мою сторону.

Причёски их спутались: у одной сквозь тёмно-русые волосы явно проглядывал рыжий шиньон, а у другой, наверно, отвалилась шпилька, и чёлка закрывала один глаз, который она пыталась освободить неуверенной рукой и взмахом головы, и у обеих смазалась помада.

Я стал отговариваться, но Серёга вдруг поднялся и с обидой сказал:

— Брезгуешь? В честь великого праздника не хочешь выпить с нами?