Моя хирургия. Истории из операционной и не только

Когда-то, в студенчестве, сдавать экзамены я умел и любил. Как молодое тело желало движения, бега, усталости — и я утолял эту жажду, наматывая километры по стадионам и паркам Смоленска, — так желали усилия и молодые мозги. К концу института я так втянулся в учебу, привык погружаться в рабочий режим студенческих сессий, так наловчился конспектировать лекции и учебники, что освоение новых наук мне давалось все легче, и было немного грустно осознавать, что с каждым семестром и сессией остается все меньше экзаменов, которые нужно сдавать. Я порой даже мечтал: вот была бы профессия — «сдатчик экзаменов». Уверен, я бы достиг в ней высот: только и делал бы, что изучал какую-либо науку, затем отвечал на экзамене, получал бы оценку (скорее всего, неплохую), потом отдыхал бы день-два — девушки и ресторан должны быть непременною частью отдыха, — а затем принимался учить что-то новое. Вот это была бы жизнь!

Но и той студенческой жизнью, что мне досталась, я насладился вполне. На сессиях я просыпался ни свет ни заря — и наша комната, и все общежитие еще крепко спали — и шагал коридором, просторным и гулким, к читальному залу. Тетя Поля — старуха вахтерша, дремавшая в холле, — уже хорошо меня знала, давала ключи, и я, открыв дверь читалки, включал ближайший к окнам ряд ламп. Озарялись колонны и заиндевелые стекла (если дело было зимой), а я усаживался на любимое место в углу — так, чтобы под боком была теплая батарея. Но и про иней на стеклах, про колонны и лампы и даже про уютно побулькивавшую и гревшую мне плечо батарею — про все это вскорости я забывал. Как в воду, я погружался в страницы учебника или конспекты лекций и плыл в них до тех пор, пока переполненная информацией голова не становилась по ощущению настолько большой, что ее словно выталкивало из глубины учебника — снова в читалку, к ее квадратным колоннам и заиндевелым стеклам. Пора было отвлечься — что я и делал, прохаживаясь по пустому читальному залу, между колонн и столов, то приседая, то наклоняясь, то подпрыгивая, то делая махи ногами, словно я был не в библиотеке, а на стадионе. Если бы кто-нибудь видел, что я вытворял, — он бы, верно, подумал: у парня от слишком усердной зубрежки поехала крыша. Но крыша моя была в полном порядке: ни до и ни после я не был настолько же дружен со своей головой. Дождавшись, пока знания в ней утрясутся — и голова станет прежних размеров, — я отправлялся в новый заплыв. И вот так, чередуя заныры в учебник с разминкой между столами читального зала, я заплывал далеко. Когда, часов в девять-десять утра, читалка начинала заполняться народом — когда уже можно было гасить верхний свет, а приседать и подпрыгивать между столами было как-то неловко, — к этому времени я завершал большую часть дневного урока и отправлялся побегать в Реадовку, лесопарк на окраине города.

После пробежки и сытного обеда в столовой общежития я часа два сладко спал в нашей комнате номер двенадцать. Нас там жило семь человек; но ни голоса, ни шаги, ни дружный хохот соседей по комнате, ни их перебранки — ничто не мешало мне спать. Напротив, все эти помехи лишь добавляли сладости сну — как, бывает, острый соус лишь оттеняет и улучшает вкус блюда. Проснувшись, я снова был свеж как младенец, — и опять отправлялся в читалку. Конечно, учиться вечером было не то, что утром: почти все столы были заняты, в пространстве висел негромкий, но несмолкающий гул голосов, раздавались шаги или хлопали двери — но и в вечерней читалке было по-своему хорошо. То подсядешь к какой-нибудь девушке — якобы поинтересоваться, как она сдает сессию (а на самом-то деле желая узнать: что она делает вечером после экзамена?), — то к тебе за стол сядет кто-то знакомый, и ты, объясняя ему непонятный вопрос из билета, наконец-то и сам в нем вполне разберешься.

Но вот наступал день экзамена. Ты вставал совсем уже рано, в четыре утра: оттого, что любил отвечать самым первым, — и оттого, что часа за три активного утреннего мозгового штурма можно было запомнить многое. У нейрофизиологов это называется «короткая память»: вот ее-то ты и набивал до отказа. Конспекты лекций и учебников, которые ты составлял все последние дни, ты запоминал буквально до каждого слова и цифры, и теперь надо было, не растеряв, просто-напросто донести это до экзаменатора.

В аудиторию ты входил осторожно, боясь тряхнуть головой — чтобы из нее, как из всклень наполненной чаши, не выплеснулось содержимое. Брал билет — какой подвернется, мне было все равно — и, так же осторожно неся тяжелую голову, усаживался за стол, где лежали листы чистой бумаги. Потом, глядя на вопросы билета, «отлистывал» содержимое памяти до нужных страниц, переносил, слово в слово и цифра в цифру, их на бумагу — и шел отвечать. Ответ был недолгим: экзаменатору обычно уже с первых слов понятно, знает ли студент материал.