Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь

Она разучивала фортепианную партию песни Леона Расселла «A Song For You», которую давно исполняла на юбилее мужа Синтии, Ларри. Ей нравилась эта песня, и она обожала соул-исполнителя Донни Хэтэуэя – Эми сказала, что в его таланте есть что-то неподвластное. Этот комментарий заставил меня улыбнуться, ведь в самой Эми тоже было кое-что подобное – ее неутомимость.

Это был чудесный момент. Я сидела рядом с ней на стуле для пианино, а она играла в высоком регистре – звук напоминал бьющиеся о карниз капли дождя. Ричард подыгрывал ей на барабанах. «Я играю у Эми Уайнхаус!» – кричал он. Удачное распределение ролей – когда Эми садилась за барабаны, вы радовались, что она избрала пение. Мы просидели там полчаса за болтовней и смехом.

Затем, не сказав ни слова, Эми встала и вышла из комнаты. Еще минут пятнадцать мы пили чай и разговаривали. Потом Ричард выглянул в коридор и увидел там Эми в одном нижнем белье – она вела в спальню молодого парня, которого Ричард не опознал. Должно быть, его впустили телохранители. Когда Эми поймала взгляд Ричарда, она со стыдом зашла в спальню и закрыла дверь.

Ричард не знал, стоит ли говорить об этом мне. Я ни в коем случае не стала бы сидеть там, попивая чаек, пока Эми за стеной развлекает своего «компаньона». Иногда ее выходки ставили меня в такое неловкое, унизительное положение, что я не видела смысла продолжать с ней общаться. Полдень был таким веселым, но вдруг я снова ощутила себя вывернутой наизнанку. Только Эми могла «подарить» мне такое чувство.

«Смысл нам здесь оставаться», – сказал Ричард, и был прав. Мы попрощались с охранниками и быстро ушли.

Мы с Ричардом обсудили случившееся в машине по пути домой. Если честно, мы оба были в шоке – хотя удивить меня было непросто. Эми всегда нарушала нормы, но теперь она полностью утратила чувство уважения к другим. Словно жизнь перестала быть для нее реальной. Это был выдуманный мир, в котором она могла делать что хочет, с кем хочет и когда хочет, не обращая внимания ни на кого вокруг. Неудивительно, что Эми не упомянула ту ситуацию при нашей следующей встрече. К тому времени мы столкнулись с очередным неприятным событием.

Как я и подозревала, Эми и Блейк по-прежнему общались. За пару месяцев до их развода она сказала мне: «Я знаю, что мне нужно развестись с ним, мам, но я не хочу». Так что даже после подписания бумаг было ясно, что это не последняя их встреча. Рива уже говорила мне, что они регулярно созваниваются по скайпу.

Как-то утром в понедельник Эндрю впустил нас в дом, и я услышала, что Эми громко разговаривает в гостиной. Она раздраженно ходила по дому в футболке и спортивных штанах. Было ясно, что она говорит с кем-то по телефону и беседа не предназначается для лишних ушей. Она зачем-то использовала громкую связь – я услышала мягкий голос из трубки. Это был Блейк.

«Я не могу говорить с тобой, когда ты в таком состоянии, Эми, – к моему удивлению произнес он. – Ты пьяна. Я не могу разговаривать с тобой, когда ты пьяная», – повторил Блейк.

Эми бросалась от одной стены комнаты к другой. Везде валялись бутылки из под пива «Хейнекен», а она заливала себе в рот лагер и сразу же выплевывала его на стены и пол. Это было отвратительно. Это была моя дочь, девочка, которая говорила «прости, мамочка», если случайно выражалась при мне.

«Мы должны встретиться, мы должны встретиться», – повторяла она Блейку.

«Я не могу видеться с тобой в таком состоянии, – Блейк был спокоен. – Ты бьешь меня, когда ты пьяна, Эми. Я не смогу видеться с тобой, пока ты не бросишь пить».

Насколько мне известно, Блейк то ложился в реабилитационную клинику в Шеффилде, то выписывался из нее. Я не знала, продолжал ли он употреблять наркотики. Я впервые услышала, как он говорит зрелые вещи. Может быть, я слишком плохо о нем думала, но мне не хотелось покупаться на те слова – Блейк тоже умел манипулировать. Но я приободрилась. Если Блейк требует от Эми трезвости, то она точно к нему прислушается. Проблема была в том, что Блейк сам не мог долго быть трезвым.

Мы с Ричардом сели в дальнюю часть комнаты и наблюдали за ней. Как только она повесила трубку, мы поздоровались. Она не желала разговаривать. Эми была настолько пьяна, что ее не интересовало наше присутствие. Она развернулась и ушла наверх. Мы посидели немного, гадая, вернется ли она к нам, но Эндрю спустился и сказал, что она легла спать.

Весь тот сентябрь Эми пила без передышки. В районе 14-го числа, в день ее рождения, я узнала, что она была пьяна круглыми сутками. Митчелл позвонил мне и сказал, что Эми добровольно легла в Лондонскую клинику, чтобы «просохнуть». То, что она периодически отмечалась в больнице, было хорошим знаком, но, как я и говорила, это была не реабилитационная клиника, так что там не занимались психологическим аспектом алкоголизма. Это ей и нравилось – никто не лез ей в голову и не заставлял вернуться в реальность. Она просто наслаждалась больничным уходом.