— Кстати, — сказал Рейд, доедая лапшу, — это отличный способ узнать друг друга.
Я посмотрела на него поверх своего стакана.
— Ты знаешь меня больше двух лет.
— Да, но можно говорить с кем-то почти каждый день, но так и не узнать простых вещей о человеке, понимаешь? — он опустил взгляд на экран. — Например, номер четыре: твое любимое место.
Я хмыкнула.
— Я люблю кофе.
— Я знаю, что ты выбираешь чёрный, хотя твоя тяга к сладким коктейлям вызвали бы у меня кариес. Ты читаешь всё, до чего доходят руки, но в столе у тебя зачитанное до дыр собрание сочинений Агаты Кристи, а память телефона забита фанфиками по «Шерлоку». Ты знаешь почти всё о моём родном городе и семье, но я ничего не знаю о том, где ты выросла, ссорилась ли с сестрой или когда был твой первый поцелуй, — он склонил голову и смотрел на меня со смесью восторга и пристального интереса. — Ты — загадка, Милли Моррис.
— Я выросла в Сиэтле, это ты уже знаешь. Мой папа и сестра, Элли, до сих пор живут там. Элли замужем, только родила близнецов, и она звала меня Зелёными мезонинами, потому что тогда мои волосы были более рыжими [Зелёные мезонины — место действия в романе «Аня из Зелёных мезонинов», и главная героиня, Аня, рыжеволосая —
— И твоя мама умерла, когда тебе было двенадцать.
Я смотрела на экран перед собой, пытаясь подавить страх, который ощущала, когда поднималась эта тема. Рейд не виноват. Просто… Я в норме. И когда люди хотели это обсудить, то разочаровывались, поскольку я не выражала должного всплеска эмоций.
— Рак матки.
Рейд, протянув руку через стол, сжал мою.
— Наверное, тебе было очень тяжело. Я пытаюсь представить маленькую Милли, — я понимала, что он ждал моих объяснений. Он не давил, но, как и всегда, мягко и ненавязчиво уговаривал.
Дома у Рейда были фотографии в рамочках родителей и сестры, Рейми, и даже фотографии с ним в разном возрасте. Конечно, у его родителей тоже были фотографии Рейда и Рейми от рождения до настоящего времени. Я видела Рейда в разных возрастах, и это подкрепляло уверенность в том, что я его знала: как он выглядел младенцем, второклассником без зубов, подростком, семнадцатилетним юношей, который чувствовал неловкость, а не свою красоту.
И я понимала его желание узнать больше о моём прошлом, я-то с ним была
— Мой папа неплохо держался после смерти мамы. Нам повезло, — я пролила воду на стол, потому что было неловко от своих слов. Это не ложь: папа не бил, не сбегал, просто он не был мамой. И он не был виноват, хоть это и было его крахом. — А любимое место, — я почувствовала, как напряжение в груди ослабевало от смены темы. — Хм. Должно быть что-то лучше «Cajé», хотя у них хороший кофе.
— А место, которое хотела бы посетить?
— Я люблю Артист Пейнтпотс в Йеллоустоне, — сказала я, выпрямляясь.
— Это горячие источники?
— Типа того, но с грязью, — я села обратно за ноутбук. — Там ходят по небольшим мостикам в паре дюймов над землей, откуда видны бурлящие пруды грязи и воды. Цвет зависит от количества серы в земле, и, вроде, от времени года и погоды, но это круто. И ощущается как нечто доисторическое. Мы бывали там каждое лето, когда я была маленькой.
Снаружи Рейд выглядел спокойным, кивал и слушал меня. Однако я знала его достаточно, чтобы понять, что он запоминал эту информацию и заполнял ею брешь в файле про Милли, где почти вся моя история до Санта-Барбары оставалась для него пустой.
— А у тебя? — спросила я. — Виноградник твоих родителей?
Рейд откинулся на спинку стула и почесал подбородок, отвлёкся от анкеты. Мне нравилась такая любовь к диалогу с людьми, которая делала его самым простым человеком в общении. В этом я хотела походить на него.
— Возможно, — он задумался. — Или Сан-Грегорио? Холмы и секвойи. Прекрасное место. А ещё лучше, когда едешь туда на велосипеде.
— С кем ты туда катался?
— В основном, с университетскими друзьями. Мы с Крисом были там однажды, и папа встретил нас на пляже с сэндвичами и контрабандным пивом.
— Тогда Крис и твой отец влюбились? — Крис и Джеймс Кэмпбелл поражали дружбой, и Эд с Алексом им завидовали.
Рейд рассмеялся.
— Наверное, — он моргнул и улыбнулся мне, словно понял мою хитрость. — Следующий вопрос, — сказал он мне. — Первый поцелуй.