Моя любимая сказка

Неожиданное соображение захватило вдруг меня: а если Яра считает, что из-за этой её старухи я не захочу быть с ней? Тогда её исчезновение — вполне объяснимо! Допустим, она решила, что за обедом я скажу ей: «Девочка, ты прекрасна, спору нет. Но портить и усложнять свою жизнь я не намерен». В конце концов, она же не настолько хорошо меня знает …И старуха… Если… Если для нее она единственный родственник, близкий человек, особенно дорогой после смерти родителей?

Готов ли я к такой жизни, где каждый день меня будет поливать грязью эта старая ведьма? Ведь она уже высказала своё мнение обо мне и Яре…

Потекли картины. Ночь, мы с Ярой в моей квартире… и тут — звонок в дверь, поток брани. Или — мы выводим старушку погулять во дворе, а она — шипит и плюётся в мою сторону, изрыгая ветхозаветные проклятия.

Хватит! Клизмы, утки и уколы… Это всё, конечно, очень мило, но надо и честь знать! Кто скажет, что она способна отколоть, когда у неё обострение? Думаю, даже Яра не всегда догадывается. Иначе бы утром… Есть же соответствующие клиники. И не только государственные… Есть и нормальные частные заведения, где к больным относятся как к людям. Разумеется, я могу себе представить, во что обойдётся поселить туда этого божьего одуванчика: возможно, придётся действительно поджаться и выкраивать на бензин… В крайнем случае — можно будет продать что-то из моей библиотеки.

Но всё же, это — возможно! И потом, сама старуха, поняв, что Ярослава её не бросает… Любовью ко мне она воспылает навряд ли, но…

* * *

Я позвонил в Ярину дверь. Тишина.

В голове прокручивались несколько фраз, которыми я надеялся объяснить… Ещё один звонок. Долгий. И опять — тишина. Куда же она пропала? Где они обе? Почему-то представилась старуха, несущаяся вскачь по тёмной осенней улице, полы её плаща развеваются и хлопают. А следом бежит Ярослава…

Доброта тоже должна иметь границы! Нельзя губить свою жизнь ради чужой… Особенно — если в этом нет необходимости. Мы не на войне, чтобы падать грудью на пулемёты. Да и на войне… Зачем переть на танк в штыковую, когда есть гранаты? Это не подвиг. Это уже глупость. Другое дело — если гранат нет. Или — есть, но ты о них не знаешь…

За дверью — тишина. Ярочка…

Глава 12

Примостившись на почтительной дистанции от бронзовой спины классика, я безо всякого любопытства разглядывал прохожих. Кто-то из них — в основном, кто помоложе — торопился. Кто-то — постарше — проходил по бульвару неспешно, прогуливаясь. Если бы меня попросили описать хоть одного — я бы не смог… Назвал бы какую-то деталь, которая случайно осталась в памяти: скажем, безобразные обтягивающие штаны с отвисшим задом… или похожую на бушлат куртку с замшевым воротом… Но кто был в этих штанах? На ком была куртка?

Меня не беспокоила мокрая от дождя лавочка. Да и сам мелкий обложной дождь не беспокоил. Вернее, я понимал: будь я в обычном настроении — он раздражал бы меня или радовал… И влажная древесина, и шелушащаяся, облезающая краска скамейки… Но реагировать не было ни желания, ни сил. Ни на что. Попробуй кто-нибудь ограбить меня сейчас, я отдал бы налётчику всю наличность без всякого сопротивления… И вряд ли бы заметил, как он выглядит.

Должно быть, когда писатель заканчивает что-то крупное — роман там, эпопею — он испытывает нечто подобное. Когда, вроде бы есть силы, вдохновение, разум настроен на работу… Он просто-таки требует работы. А её нет. Вернее есть, но… Совсем другая. Не та, к которой он привык.

Возможно, так чувствуют себя автогонщики, пришедшие к финишу. Пусть даже — победителями. Всё настроено на то, чтобы рваться вперёд, спокойно оценивать возможности — свои и машины, достигать цели… А цель уже достигнута. Или — не достигнута, но, в любом случае, стремиться к ней сейчас уже незачем. Разум же и тело ещё напряжены, они требуют…

Вот так и у меня сейчас.

* * *

Владимир Леонидович встретил меня совершенно спокойно, но, при этом, — довольно прохладно.

— А, Миша. Здравствуй. Ого! Принёс, вижу…

— Здравствуйте. Вот… — две увесистых подшивки в бухгалтерских папках шлёпнулись на его стол.

«Гад Морских» хмыкнул, подбросил брови и раскрыл одну из папок.

— Ну, что ж… — задумчиво протянул он минут через пятнадцать. Всё это время я вынужден был сидеть напротив и делать вид, что мне всё равно. — Что ж… Честно говоря, можно было и не так подробно… Особенно это касается бэкграунда. Ну, кому сегодня интересно будет слушать, скажем, о неолите[23]?

— Ээээ… Простите, я что-то не помню… Где я писал о неолите?

— Ты — не писал. Это я так, образно… Что за объекты сохранились на Пречистенке с шестнадцатого века?

— Насколько мне известно — никаких. А что, разве что-то сохранилось?

— В том-то и дело, Миша, в том-то и дело. А ты вот пишешь о Большом Посаде. Иван Четвёртый — это замечательно… Но зачем столько? Это много, да и не вполне…

— Позвольте, но… Мне хотелось, чтобы слушатели визуально…

— Миша! Одно из основных правил экскурсовода — не рассказывать о том, чего не видно. Это, я надеюсь, ты помнишь? Так зачем лить воду?