Моя любимая свекровь

– Хм-мм. Я бы сказала, действие. Потому что я люблю физические испытания. Но учитывая, где мы, и тот факт, что мы обедаем, я скажу… правда. – Она весело пожимает плечами.

– Что в Эймоне показалось тебе привлекательным?

Вопрос вылетает у меня изо рта прежде, чем я успеваю спохватиться. Обычно я проявила бы осторожность на случай, если кто-то мог подумать, что, на мой взгляд, в Эймоне нет ничего привлекательного, но в последнее время меня не слишком беспокоит его эго. Что касается Беллы, то я ожидаю, что она станет подбирать слова, застесняется, но она просто тянется через стол и берет его за руку, беззастенчиво улыбаясь.

– До него я была только с мальчишками. Эймон – мужчина.

Мы с Олли переглядываемся. Мне хочется вырвать.

– Это трудная работа, – говорит Эймон, закидывая руки за голову, – но кто-то должен ее делать.

– Ладно, – говорит Олли, потрясенный не меньше меня. Я пользуюсь минуткой, чтобы поупиваться простотой моего по большей части обычного мужа.

– Твоя очередь, приятель, – обращается Эймон к Олли. – Правда или действие?

– Действие, – отвечает Олли, и это удивительно, потому что кто старше двенадцати лет выбирает действие?

Я говорю себе, мол, он просто быстро ответил, чтобы ускорить ход событий. Я пытаюсь что-то придумать, в голове вертится мысль «постучать в двери соседей и убежать», когда Эймон ставит на стол бокал.

– А вот рискни одолжить у отца миллион! – говорит он. – У его отца денег куры не клюют, – объясняет он Белле. – У него, наверное, миллион долларов на карманные расходы.

Он громко смеется, и мне вдруг вспоминается Джеффри Гринен, друг Тома. Тот же гадкий смех, та же шовинистическая манера. По крайней мере, у Джеффри была очень милая жена.

– К сожалению… – Олли вытирает уголки рта бумажной салфеткой. – Придется иметь дело с моей мамой.

– Его мама скряга, – объясняет Эймон Белле, и Олли ощетинивается. Эймон ступает на опасную стезю. Олли сам знает, что с его матерью непросто, но, в конце концов, она его мать.

– Твоя очередь, Эймон, – быстро говорю я, потому что чем скорее эта игра закончится, тем лучше. – Правда или действие?

– Правда, – отвечает он.

– Давайте теперь я, – говорит Белла, и ей требуется мучительно много времени, чтобы придумать что-нибудь: она бормочет себе под нос, надувает щеки и театрально прижимает указательный палец к губам.

– Что за твою жизнь с тобой случилось самое худшее? – говорит она наконец.

Эймон явно удивлен, и у меня такое чувство, что он ждал чего-то вроде: «Был ли у тебя секс втроем?» Надо отдать Белле должное, вопрос недурен.

– Ну развод вышел не самым приятным, – говорит он после небольшой паузы. – Я имею в виду финансовый крах, – поспешно объясняет он Белле. – Я потерял дом и изрядную часть своих сбережений. Но еще я извлек из этого урок.

Он кладет в рот кусок колбаски и медленно жует.

– И какой же урок ты извлек? – спрашиваю я.

– Ну знаешь. – Он пожимает плечами. – Что надо заранее соломки подстелить.

– На случай чего «подстелить соломки»? – со смехом спрашиваю я. – Развода?

– Да вообще всего, – отвечает Эймон, как будто это очевидно.

Даже у Беллы вид теперь становится озадаченный. И благодаря ему она чуть больше мне нравится.

– Нельзя защититься от всего на свете, – говорит она.

Эймон наливает шампанское и мерзко подмигивает.

– Деньги, – говорит он, – вот защита от всего на свете.

24

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

На следующий день мы идем в адвокатскую контору. Я пытаюсь как-то извернуться и не ходить, но Джерард, адвокат Дианы, сказал Олли, что неплохо было бы, если бы мы все присутствовали, а потому, хотя похороны Дианы завтра и мне надо сложить несколько сотен буклетов, выбрать молитвы и утвердить меню на поминки, я сопровождаю мужа. Но пока мы сидим в приемной, голова у меня идет кругом, а мысли несутся вскачь. Я не могу не перебирать все, что узнала. Диану нашли мертвой с пустым пузырьком яда в руке. Но в ее организме нет никаких следов отравления. Отсутствует подушка, зато налицо признаки удушения. Даже я понимаю, что все начинает выглядеть так, словно кто-то постарался обставить смерть Дианы, чтобы она выглядела как самоубийство. Но если это так, почему этот кто-то спрятал письмо в ящик стола, а не оставил его на виду?

В этом нет никакого смысла.

Когда Джерард возникает на пороге своего кабинета, Олли, Нетти, Патрик и я находимся по разным углам комнаты. Однако появление в дверях адвоката заставляет нас сосредоточиться, и мы, шаркая, подтягиваемся к нему.

– Мои соболезнования, – говорит он.

– Спасибо, – бормочем мы.