Моя любовь, моё проклятье

– Я всё равно выясню, – процедила тихо, а на пороге бросила: – Мало тебе наваляли!

– Мало-мало, иди уже.

Прямо удивительно, что она даже ничего не разбила.

Расстались они раз в двадцатый, но только теперь возникло уверенное ощущение, что навсегда. И никакой досады, никакого огорчения. Наоборот, казалось, будто он оставил старый, громоздкий и тяжёлый чемодан, забитый всякой ненужной дребеденью, и теперь шагает налегке.

***

Ближе к вечеру к нему заскочил Макс. Принёс пиджак, оставленный в ресторане. Но ни телефона, ни портмоне в карманах не оказалось. Значит, оставил у неё? Ну, здорово!

Как было бы хорошо, никогда больше с ней не видеться. И пусть бы даже сначала было плохо. Пусть бы даже очень плохо. Он бы перетерпел. Когда её нет, он хотя бы сам себе хозяин.

А при мысли, что хочешь-не хочешь, а предстоит-таки с ней встретиться, ну и конечно, объясняться, о чём-то говорить, да и не о чём-то, а том, что между ними произошло, и при этом в глаза её смотреть, внутри всё тотчас обмирало. И жарко становилось, хоть снова под ледяной душ.

Ещё вопрос: что вот он ей скажет? Правду?

"Я тебя ненавижу-презираю, но меня к тебе невыносимо тянет, потому так и случилось. Прости, этого больше не повторится" Или: "Извини, я был просто пьян".

Всё это какой-то тупой, беспомощный лепет. Самому аж противно. Да и какой бы она ни была, любые его слова ранят её чувства. Хотя какие там чувства могут быть? Ведь наверняка с её стороны был голый расчёт. Причём с первого дня предсказуемый. Она ещё на собеседовании наглядно продемонстрировала свои намерения. А вдруг нет? В ту ночь она казалась такой настоящей...

"Не будь идиотом! – обрывал он себя зло, не позволяя размечтаться. – Она тебе и в лагере казалась настоящей".

Такие, как она, твердил, в принципе неспособны на искренние чувства. Только зачем ей...? И тут же вспомнились слова сисадмина Жмурова про её интригу с замдекана, про то, как она училась, не учась...

Всё же очевидно, с горечью подумал он. Полина и тут, наверняка, решила пойти проторённой дорожкой. Тем более он накануне объявил, что увольняет её. Неужели она всерьёз думала, что после этого он переменит решение? Да он теперь наоборот  ещё твёрже решил от неё поскорее освободиться.

Ещё и Астафьев вцепился, как клещ: куда пропал вчера? Что с таблом? Кто начистил? Почему не отвечал на звонки? Где ночевал? У кого? Уж не в Новоленино ли? Колись! Ведь в Новоленино же? По лицу видно!

Ремир отпирался. Не хотел насмешек, взглядов "я-так-и-знал", непрошенных советов и всяких пошлых комментариев, которые всенепременно так и польются из Макса.

Ну а главное, было почему-то очень стыдно за то, что случилось. За то, что оказался таким безвольным и не смог устоять перед ней.  И за то, что сбежал, стыдно. Даже перед самим собой стыдно. Так что нет, пусть уж лучше никто не знает, где и с кем он вчера ночь провёл.

Только Астафьев, как показалось Ремиру, не очень-то ему поверил. Да и плевать.

В воскресенье Долматова вообще никто не тревожил – вот она жизнь без телефона во всей красе. Хотя спокойно всё равно не было. Он буквально места себе не находил. Изо всех сил старался не думать про пятницу, пытался отвлечься на одно, на другое, но что бы ни делал – никуда не мог деться ни от этих мыслей навязчивых, ни от ноющего чувства в груди, ни от томительного жара, что время от времени накатывал волной. Тут ничто не помогало: ни тренировка с усиленной нагрузкой, ни контрастный душ.

И ведь как знал, когда не хотел идти на этот корпоратив! А ночью и вовсе снилась всякая пошлость.

В понедельник они съездили с Максом на могилу к отцу, ну а следующий день он провёл у матери, с которой по негласному соглашению встречался раз в месяц.

Вообще, длительные праздники его утомляли. Иной раз он просто не знал, чем себя занять. А когда на сердце мятежно, вот как сейчас, когда неясное волнение прямо изводит всего, праздничное безделье и вовсе было невыносимым.

Так что в среду на работу Ремир летел чуть ли не с радостью.

***

В десять утра Алина вместе с кофе принесла ему пакет.

– Доброе утро, Ремир Ильдарович! Вот – с охраны позвонили, передали. Сказали, что вы в пятницу в ресторане оставили.

В пакете оказались портмоне, часы и телефон.

Ну надо же, удивился Ремир. А он ожидал, что Горностаева не преминет вручить потерю лично, а заодно и поговорить о своём положении. Он, конечно же, испытал облегчение, но вместе с тем и лёгкое чувство досады, что ли. Чего уж сам от себя не ожидал.

– Ремир Ильдарович, вы в курсе, – вывела его из раздумий Алина, – что в ресторане в пятницу опять произошёл скандал с участием Горностаевой?

– Нет, – мотнул он головой. А внутри всё напряглось.

– Может, это случилось уже после вашего ухода?

– Случилось – что?

– Её застукали в женском туалете вместе с Хвощевским прямо во время… ну вы сами понимаете.

Алина вышла, заявилась главбухша. Принесла документы, что-то долго и нудно втолковывала, а Ремир с трудом ухватывал суть её слов. Пару раз даже поддакнул невпопад.