Весьма ограниченный кругозор: кроме работы — она преподавала язык в начальных классах — женщину почти ничто не интересовало. Ни искусство, ни спорт, ни другие хобби, типа вышивания, или просто — сидения в Сети. Или, скажем, сочинение стихов…
И абсолютно достоверный признак "невысокого Ай-Кью": женщина, разумеется, считала, что лучше всех знает, "как надо" и "как положено" делать — всё на свете…
Он, если опять-таки — быть до конца честным с самим собой, вообще не понимал: может, ошибся?! Или… его обманули?! Что такого увидел в ней тогда, в первую встречу: та крошечная искра, что подобно аварийному маячку мигала внутри хрупкого тела, и кричала: "Я — особенная! Я не должна вот так умереть!", словно угасла…
Или женщина сама как-то спрятала её, когда поняла, что останется в живых?!
Тогда не он, а она — циничная и расчётливая тварь. Приспособленка. Которая сейчас даже не думает, что над ней — надругались. А просто… Делает вид, что так думает.
И — живёт.
Разозлившись, он повернулся к ней. Но в последний момент не открыл рот, а подумал со всей возможной силой:
— "Хватит придуряться. Я знаю, что тебе не было больно. И не делай вид, что тебя "изнасиловали". Ты этого и сама хотела."
Ответ прозвучал вслух:
— Ложь! Ничего я не хотела. Меня тошнит от тебя! Ты — гнусный подонок. Выродок! Кобель на службе тварей! Ты просто знаешь, что мне деваться некуда… — последовал новый поток всхлипываний и подвываний. Но мысли… Артистка хренова. Его-то не обманешь так.
Марвин поймал себя на том, что невольно чешет в затылке. Покачал головой. Спросил уже вслух:
— Ты читаешь мысли всех, или — только мои?
Когда женщина повернулась, в глазах ещё блестели слёзы, но в голосе их уже не было:
— Всех! И тех кобелей, что мечтали завалить меня тогда, в молодости, и циничных подонков, которые хотели меня уже позже, в зрелости… И, конечно — твои! Твои мысли для меня — вовсе не сюрприз. Тоже мне — сексуально озабоченный экстрасекс!
Марвин подумал, поспешив спрятать эту мысль за блок, что набор слов в лексиконе "училки" вовсе не так разнообразен и велик, как можно было ожидать. Не надоело же ей употреблять каждый раз одни и те же ругательства.
Спросил, на этот раз мысленно, снова отвернувшись:
— Ты поэтому и не хотела вести… Половую жизнь? Тебе, наверное, видны были только пошло-сальные картины, что вставали в мозгах этих придурков?
— Ну… Да. Да.
Меня до сих пор воротит, как вспомню!..
— Докладывайте, Марвин.
— Слушаюсь, Ваше Преосвященство. — Марвин оглядел белые капюшоны, и обтянутые кожей бритые черепа под ними, что сейчас были обращены к нему впалыми глазницами. Но вот глаза…
Глаза членов Комиссии сверкали поистине нечеловеческой страстью. Страстью к убийствам! Собственно, чего другого можно ожидать: Конклав назначил членов Комиссии из бывших священнослужителей. А таким привычна мысль о "святой" Инквизиции.
— Собственно, суть доклада можно изложить в двух словах. Наша основная цель достигнута. Женщина забеременела!
— Хе-хе… Кто бы сомневался, что вы обрюхатите и эту, — на него сверкнул прищуром единственного целого глаза человек, сидящий по правую руку от Главы Комиссии, кардинал Риган, — насколько я понимаю ситуацию, вы ведь можете по собственному желанию направлять в нужное место и свою сперму! Будь ваш, простите, похотливый…ер — даже в другой комнате!
— Не нужно иронизировать, Советник Риган, — Марвин старался сдерживать эмоции, понимая, что за него сейчас только то, что Конклаву до сих пор не удалось предложить никакой действенной альтернативы его плану, — Для качественного осеменения мне приходится прикладывать все свои силы. Надеюсь, я уже привёл достаточно аргументов в пользу того, что план, предложенный мной, является пока единственным реально перспективным. И работающим.
— Да, чёрт его задери, он работает! Малютка Паола действительно указала нам место, где прятались потомки и члены Правительства Бельгии. Ну и где она теперь?!
— Вы абсолютно правы, Советник Гирей, она мертва. Но если вспомните, — Марвин скрипнул зубами, и так вцепился в край стола, что доски затрещали под сильными пальцами, — это именно вы настояли, чтоб мы приказали ей напрячься. И это именно я был категорически против использования ребёнка, которому ещё не исполнилось четырёх лет! — последние слова Мартин почти выкрикнул в самую морщинистую рожу, мерзко щурящуюся близорукими подслеповатыми глазками из-под клобука.
— Тише, господа. — Глава Комиссии не повысил голоса, однако в комнате мгновенно наступила тишина: словно собравшихся окатили бассейном ледяной воды. — Незачем вспоминать прошлые ошибки. Сейчас нам нужны гарантии того, что новая генерация дальновидящих не окажется столь упрямой, и морально неустойчивой. Может ли ваше подразделение, господин главный Селектор, дать нам такие гарантии?
Мартин откинулся на спинку своего стула, и на секунду прикрыл глаза:
— Нет, господин Председатель. Наше подразделение пока, — он выделил это слово тоном, — не может дать таких гарантий. И дело не в том, что у детей способности напрямую зависят от эмоционального состояния и наследственности их матерей.