Моя Марусечка

– А потому! – сердито сдвинула брови мать, глухо стукнув кружкой об стол. – Нечего ей тут делать! Тебя с ума сводить зазря! Иль она думает, что ты все шесть лет будешь тут в бобылках куковать да ее сыночка из тюрьмы дожидаться? Нет уж! Не бывать этому!

– Так я ж люблю его, мам! У меня больше никого и нету…

– Нету – так будет! И думать про Кольку забудь! И это мое последнее для тебя материнское слово! Поняла? И думать о нем не смей! Чтоб с тюремщиком… Ты знаешь, какие они оттуда приходят?

– Мам, ну зачем ты так? Какой он тебе тюремщик? Он же не виноват… Он просто пьяный был. Он же не хотел этого, мам!

– Да мало ли, что не хотел? Что случилось, то случилось. Судьба, значит, такая. А у тебя своя судьба будет! И вот еще что, Маруська… Письма будет тебе писать – не отвечай! Иль отпиши, что замуж вышла. Не надо тебе этого. Не допущу я. Камнем в ноги брошусь, а не допущу! Так и знай! Мой грех, мне и действовать. И не перечь мне лучше. Я знаю, что говорю.

Сев рядом с Марусей на кровать, она вздохнула тяжело, будто разом выпустила из себя весь воинственный пыл, опустила плечи, проговорила тихо:

– Вот так и живешь и не знаешь, где оно в тебя прилетит, с какого боку… А я, дура, радовалась, что все у тебя так хорошо складывается. Видно, чего больше всего для своего дитя боишься, то и прилетает.

Первое письмо от Кольки пришло через два месяца. Из Воркуты. Слово это – Воркута – показалось Марусе колким и страшным, как колючая проволока. Так и виделось через это слово Колькино лицо – потемневшее, небритое, с потухшими от безысходности глазами. И строчки в письме были какие-то холодные и короткие, будто под диктовку написанные. Вроде как и писать ему особо не о чем. Только в конце письма промелькнула немного живая искорка, похожая на маленькую надежду. Вроде того, что три года пролетят быстро, а на поселении здесь люди очень неплохо живут, и даже с семьями, и детей рожают… Мать, как это его письмо прочитала, взбеленилась:

– Ишь – на поселении они там неплохо живут! Еще чего выдумал! Это на северах-то! Умный какой нашелся! Вот и пусть там ищет себе такую же умную, которая жить с ним станет! Тебе-то зачем об этом знать? И вообще – не читай ты этих его писем больше! В печку их сразу, в печку! И чтоб я не слышала о них больше! Ты вон ходишь – почернела уже вся и учебу забросила, а у тебя диплом на носу! Прямо страх на тебя глядеть! Еще три года, гляди-ко, не отсидел, а уже про поселение заикается…

Больше они на эту тему с матерью не говорили. Будто бы и не было ее. И письма от Кольки больше не приходили. Маруся, конечно, догадывалась, что мать их перехватывала да в печку совала, как и грозилась, но молчала. А чего она сделать могла? Ничего и не могла. Образовались у нее в душе непонятные пустота и глухота, сложились мутными слоями из предстоящих шести лет, будто они и не впереди были, а сзади уже прожиты. А иногда эта пустота становилась вдруг колкой и сухой, и черной, как слово страшное «Воркута», и щипала глаза ночами, и Маруся плакала в подушку тихо, чтоб мать не слышала…

Колледж она окончила. Правда, без красного диплома обошлось, ну да ладно. Зато на работу ее взяли сразу, и в хорошее место. Экономистом в строительную фирму. Правда, она не совсем уж таки фирмой была, контора эта, просто именовалась так претенциозно. На самом деле это был маленький филиал большой фирмы под названием «Стройсоюз», головной офис которой находился в областном центре. Объекты у этого «Стройсоюза» были действительно большие и серьезные, и филиалов по области рассыпалось много. И в Кокуе тоже вот филиал был. А что в самом деле? В Кокуе, что ли, дома строить не надо? Еще как надо! И цех новый к сталепрокатному заводу строить надо, и школу тоже. Заказов хватало. Правда, по причине большой отдаленности стройсоюзовское начальство у них нечасто появлялось, но работой филиала было довольно. По крайней мере, начальник их, Владимир Николаевич, так говорил. А еще говорил, что от начальства подальше – душе спокойнее. Вот и копошились они себе потихоньку, работали, осваивали даденные сверху капитальные вложения да туда, наверх, об успехах докладывали. Но, как говорится, любому спокойствию когда-то конец приходит. Собрал их как-то на срочное совещание Владимир Николаевич и объявил – готовьтесь, к нам едет ревизор…