Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

Очень немногие по-настоящему знали, как угодить моей матери в смысле цветов. Хочешь осчастливить Дитрих — пошли ей горшок с геранью. Еще ей нравились ландыши, васильки, белая сирень, разные европейские полевые цветы и, в тридцатых годах, туберозы. Но ярко-красная герань была ее любимым цветком, причем только одно растение в обычном цветочном горшке, а не причудливая охапка. В тот день самым лучшим было подношение Шевалье. От него был большой букет белой сирени, к которому прилагалась ваза с васильками — для отца. Я гордилась нашим французом. Мать сразу же заметила васильки — теперь она вырвала голубой цветок и сунула его отцу в петлицу:

— Папиляйн, ну разве он не милый? Он запомнил, как ты любишь носить васильки в петлице и как мы тогда прочесали Беверли-Хиллз, пытаясь тебе что-нибудь найти. Я его свела с ума! Мы искали везде, мы доехали аж до Голливудского бульвара. Думаю, что Морис любит тебя не меньше, чем меня. — Отец улыбнулся.

На следующий день репортеры и австрийские поклонники проследовали за нами до Дома Кнайзе, знаменитой швейной мастерской, где мы заказали фраки, смокинги, вечерние накидки, двубортные костюмы, однобортные костюмы, пальто, платья, все виды рубашек — и для отца, и для матери. Так прошел первый день в «Кнайзе» Во второй день мы занимались только отбором ткани. Теперь мать по-настоящему наслаждалась. Вот это она хотела носить, предвкушала, как будет носить. К тому же она всегда утверждала, что мужские портные знают, что делают, что они истинные мастера, даже если они не в Голливуде, а портные Кнайзе — лучшие в мире. Она никогда не меняла своего мнения по поводу Кнайзе, и была абсолютно права. Спустя годы, когда, бежав в Америку перед началом второй мировой войны, Кнайзе открыл свой магазин рядом с отелем «Сент-Риджис» в Манхэттене, она была его первым счастливым посетителем, и впоследствии доверила ему шить все свои фраки и аксессуары для мужской части своих сценических представлений. Она даже разрешила ему сделать специальную манишку, которая потом была пришита к ее секретному корсету, чтобы облегчить ей ее знаменитые быстрые переодевания. Знак высочайшего доверия со стороны Дитрих — позволить кому-то чужому увидеть, не говоря уже о том, чтобы потрогать, ее корсет.

В ожидании первых примерок мы сидели в уличных кафе, ходили на концерты и ели. Можно было выбирать — Моцарт до тошноты или шлаг до тошноты. Как мне хотелось, чтобы хотя бы раз один из этих вечно шныряющих повсюду скрипачей, настойчиво и душераздирающе пиликающих вам прямо в уши при всяком удобном случае, вдруг взял да грянул «Калифорния, вот и я», но они только и делали, что пилили свои трели да свиристели.

У отца и матери были смежные примерочные. Трудно было решить, кто из них выглядит лучше в новых смокингах. Каждый день мы с Тедди бродили от одного к другому, осматривая и одобряя. У Кнайзе не было нужды в моих фокусах с зеркалом. Они отрывали рукава еще до того, как отряд Дитрих — Зиберов успевал найти какое-либо несовершенство.

Завтрак был в разгаре, когда отец вдруг задохнулся, схватился за бока, дернулся и опрокинул стул, его лицо побледнело и заблестело от внезапно выступившего пота. Ему явно было очень больно! Испуганная мать вскочила, закричала, допытываясь что с ним. Тами, обхватив его руками, попыталась уложить на диван. Пока отец пытался перебороть волны боли, мать заказывала срочные звонки в Голливуд, Лондон, Париж и Нью-Йорк, разыскивая лучших в мире специалистов по «ужасной боли в спине». Тем временем отец пришел в себя, настолько, что смог позвонить управляющему отеля и попросил, чтобы прислали доктора.

Мать была в ярости!

— Ты хочешь какого-то гостиничного докторишку? Что такой может знать? Не будь отеля, у него не было бы и пациентов! Я добуду тебе величайшего специалиста! Он поймет, в чем дело! Не то что какой-то ничтожный идише доктор!

Она расхаживала по комнате, курила, ждала, пока ее соединят, тут в дверь нашего дворца осторожно постучали. Тами поспешила открыть дверь, и на пороге оказался маленький человечек, прямо из центрального отдела распределения ролей. Полосатые брюки, визитка, целлулоидный воротничок и манжеты, жемчужная галстучная булавка, гетры и пенсне на внушительном носу. Это было роскошно! Готовый персонаж для Пола Муни! Он подошел к предполагаемому герру Зиберу, скрипевшему зубами на диване, открыл свой черный чемоданчик, достал орудия своего ремесла — даже беглым взглядом не удостоив нашу «знаменитую кинозвезду». Он мне сразу же понравился. У меня была тяга к людям, не подпадающим под ее чары прямо сразу и автоматически. Мать вышла, чтобы в уединении своей комнаты дожидаться своих важных телефонных звонков, а наш венский профессор невозмутимо взялся за своего пациента.