Скорее всего, она сумела убедить Юла, будто принадлежит ему целиком, безраздельно, потому что с двадцать седьмого сентября по первое октября на страницах ее дневника вообще нет никаких записей, кроме повторенного несколько раз: «Он пришел».
Она начала выступать в Лас-Вегасе; новая премьера в «Сахаре» стала еще большей сенсацией, чем прошлогодняя. Где она нашла время, не говоря уж о силах, чтобы одолеть все, что предстояло ей в те ближайшие несколько недель, ума не приложу. Это выше моего понимания.
Иногда моя мать приводила меня в полное замешательство. Вот она храбро умчалась из Лас-Вегаса в Беверли-Хиллз. На тайное свидание? Более, чем вероятно. Но с кем? На этот вопрос четкого ответа нет. С Фрэнком? Майклом? Арленом? Может быть, с Юлом? Подозреваю, это действительно был наш добрый старый Юл, потому как первого ноября в ее дневнике снова появляется знакомая запись:
Два дня спустя она уже работает на Майкла Тодда. Съемки начались. Ее партнерами в знаменитой сцене, которую все потом еще долго помнили, были Дэвид Найвен, Кэнтинфлас, Джордж Рафт, Ред Скелтон и — кто бы мог подумать? — «нежный» Фрэнки.
С Майклом Тоддом Дитрих вызывающе флиртовала еще с тех самых пор, когда они только познакомились, горячо уверяя меня, что человек этот «добрейший» и «умнейший», и глупо смеялась, шепча мне на ухо великий секрет, который ей удалось выведать: настоящая фамилия Тодда, оказывается, Голденберг. «Но знаешь, он совсем
— Опять эта кошмарная женщина… Майклу Уайлдингу она уже погубила жизнь…
Впрочем, право на попытку присвоить Тодда она за собой оставила. Но сменила пластинку, когда Тейлор одержала над ней победу. Теперь она говорила о Тодде тоном нормального человеческого дружелюбия, повторяя, что он «самый лучший товарищ в мире».
В своем «куске» фильма «Вокруг света в 80 дней» она выглядела, без преувеличения, сногсшибательно и от души радовалась заслуженному восхищению, которое окружало ее на съемочной площадке. Она создавала образ своей героини в полном соответствии с идеями Голденберга, предавалась воспоминаниям с добрым приятелем давних лет Джорджем Рафтом, надменно игнорировала Кэнтинфласа, пела Реду Скелтону дифирамбы по поводу Дэнни Томаса, разжигала угли, все еще тлевшие в душе «нежного» Фрэнки, и всячески старалась завлечь в свои сети Дэвида Найвена.
В Алабаме одна смелая негритянка открыто бросила вызов расистским законам штата, отказавшись уступить белому мужчине свое место в автобусе, Дитрих же вылетела в Лас-Вегас, где должен был состояться первый концерт Мориса Шевалье. Потом она прилежно регистрировала в дневнике запретные свидания с концертантом в различных бунгало, разбросанных в глубине большущего парка при отеле «Беверли-Хиллз».
Я, со своей стороны, прилетев туда в это же время, приняла предложение сыграть главную роль в пьесе «Ужин и родство душ», с которой из Нью-Йорка отправлялась в гастрольную поездку по стране одна театральная труппа. Этот акт безумия стал возможен только потому, что в решении вопроса принял участие Билл, придумавший термин «муж-подпорка». Он объяснил, что мне не о чем беспокоиться: ему совсем нетрудно приглядеть за нашими уже большими детьми, провожать обоих мальчиков каждый день в школу, помогать им с домашними уроками, проводить с ними свободное время… Словом, все будет в порядке, убеждал он меня, обязательно надо сыграть