Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

6 декабря.

Его машина припаркована прямо здесь, напротив. Выскочила, когда он выходил из бунгало Литвака, но он был с агентом по рекламе, поэтому прошел мимо, сказал только «Привет!»

Весь день ничего. Дома. Несчастна.

7 декабря.

Решила согласится на 125 000 в этом году. Работа в «Тропикане» (Вегас) в феврале.

Студия. 2 часа дня. Черное платье первый раз сидит нормально.

Ничего такого уж хорошего. Обыкновенное вечернее платье. Слишком невыразительное.

Побольше бахромы (из образцов) на блузу. Чтобы отделка была заметна.

Дома в 6, потом через улицу к Литвакам. Осталась на обед.

Ничего.

8 декабря.

Час дня. Его автомобиль оставлен прямо перед моим бунгало. Пропустила момент, когда он шел к Литваку. Вышел вместе с Литваком, сели в автомобиль, поехали завтракать. В три Литвак вернулся пешком и в одиночестве.

В газете сообщение о раздельном жительстве супругов. Сколько еще я могу страдать? Вижу, как он уничтожает меня.

Она поехала смотреть «Куколку» с писателем Чарльзом Бреккетом. Возвратившись домой, записала в дневнике:

Он стоял перед театром.

Видел, как я выходила из машины.

11 декабря.

Собиралась послать письмо, но передумала. Как он может поверить, что я в отчаянии, видя меня с незнакомым мужчиной, да если я еще при этом отлично выгляжу?! Звонил в 1 час 30 ночи.

12 декабря.

Фельдман — на просмотр «Анастасии». Он был там. Один с Де Миллем.

Де Милль подошел ко мне в конце. Поцеловал, подвел к нему, говорил, что я самая изумительная женщина на Земле, что он ни в коем случае не удовольствуется одним поцелуем и прочее в том же роде. Я пожала им руки, сказала:

— В фильме вы просто великолепны.

Потом ушла, поехала прямо домой. Была до того несчастна, так страдала, что даже не сумела шепнуть ему, что жду его звонка.

Она снова вернулась в Нью-Йорк, чтобы осложнить нам Рождество и поведать о гнетущем, о безысходном отчаянии, в которое ее ввергла жестокость тех, кого она любит. Это как раз было время ежегодного телевизионного марафона, сулившего немалые средства Объединенной организации по борьбе с церебральным параличом. Мне казалось, что на сей раз я смогу внести в благородное это дело свою личную и особую лепту. Я пыталась создать на экране обобщенный образ женщины, ждущей ребенка и окруженной детьми, что появились на свет больными, ущербными. Я говорила телезрителям о своей искренней убежденности в том, что рождение целого и невредимого младенца есть подлинное чудо природы. Это вовсе не норма — это замечательное исключение из правила. Я умоляла родителей, которым судьбой был пожалован этот бесценный дар, помочь нам, в свою очередь, прийти на помощь тем, кто в таких ужасающих обстоятельствах сражается за достижение собственных, доселе невиданных чудес.

Моя мать воспылала гневом:

— Как ты можешь выступать на телевидении, показываясь вместе с этими увечными ребятишками? Ты же беременна! Какой кошмар! Жуткая болезнь, которая их поразила, может отразиться на твоем будущем ребенке! Она смешна — навязчивая идея, с которой ты носишься, насчет этих уродливых, искривленных детей!

Выразив мне свое возмущение, она улетела в Калифорнию, предварительно обследовав дорожный саквояж и удостоверившись, что драгоценное ее лекарство, предназначенное специально для самолета, лежит на месте.