Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

Тени от окна над моей кроватью, складываются в незамысловатые узоры. Долго изучаю их, пытаясь унять волну паники внутри.

Если не считать гостиниц, я никогда не ночевала нигде, кроме как дома, у бабушки или в крайнем случае, у Громовых.

Несколько раз, ныряю под одеяло и снова глазею в окно. В какой-то момент кажется, что в него кто-то заглядывает, и я подпрыгиваю.

– Мир, – приподнимаюсь на локтях. – Ты спишь?

– Нет, – отвечает он, поворачивая голову.

– Мне… страшно.

Громов опять смотрит в потолок и трудно вздыхает. После десятисекундной паузы откидывает краешек одеяло.

– Иди сюда, – говорит еле слышно.

Округляю глаза и сдавливаю кулаки до боли.

В последний раз после того, как я пришла к нему в постель, он выставил меня за дверь. И пусть сейчас на мне чуть больше одежды, подобное унижение забыть практически невозможно.

– Мирон, – кусаю губы в нерешительности.

Спать одной боязно, но гордость берёт своё.

– Ну что? – снова смотрит в мою сторону.

– Можно, ты ко мне придёшь? – спрашиваю зажмуриваясь.

– Это что? - усмехается. - Известная Алиевская принципиальность?

– Нет, – мотаю головой, потому что мне не до шуток. – Мне страшно…

Не разлепляя глаз, слышу скрип соседней кровати, несколько быстрых шагов и чувствую, как Громов опускается рядом.

– Спасибо, – шепчу с облегчением.

Он подкладывает согнутую руку под голову. Второй рукой натягивает мне одеяло до подбородка и,устроив её на моей талии, прикрывает веки.

– Спи давай, Карамелина. Никто тебя не съест.

Глава 26. Вдохновлённая Мия.

– Лада, успокойся, – повторяет Мирон в двадцатый как минимум раз и я, не выдержав, вскакиваю с постели.

Судорожно начинаю её заправлять и перекладывать толстовку с места на место. Поглядываю в окно, за которым будто бы все краски ластиком стёрли. Только белый цвет оставили.

– Ла–да, – Громов повышает голос, а я внутренне ликую, что они ругаются со своей девушкой. – Я сказал тебе – вечером позвоню. Ты можешь не истерить?!

Снова один сплошной визг в трубке. Когда дело доходит до оскорблений в мой адрес, досадно хмыкаю и смотрю на Громова.

Вот так вот значит, да? Твоей девушке позволено про меня гадости говорить?

– Да что с тобой? – произносит Мирон теперь уже совершенно спокойно. – Я не буду разговаривать в таком тоне. Позвоню вечером. Если будешь готова нормально говорить, возьми трубку, – заканчивает он свою речь, несмотря на непрекращающийся ор.

– Весело у вас, – замечаю, снова глядя в окошко скучающе.

Усаживаюсь на кровать и поправляю топ под грудью.

Больше всего на свете я хотела бы в душ, но в доме бабушки Гали, как она нас просила её называть, водопровода нет. А учитывая погодные условия, мы застряли здесь как минимум на выходные.

В общем, по словам соседа, к которому наведался Мирон с утра, грейдер приедет только в понедельник, а сегодня только суббота.

– Вот ты не начинай, – вздыхает Мир, убирая телефон в карман.

– Да куда уж мне…

Громов задумчиво потирает бровь и садится на кровать, чтобы натянуть носки. Пока он не видит, пытаюсь проломить взглядом тёмный затылок.

– Всё слышала, да? Прости. Она извинится.

– Не надо, – хмурюсь. – Её извинения будут лживыми.

Как и она сама.

– Что сказал Руслан? – спрашивает Мир, кивая на мой яблофон.

– Будет с тобой серьёзно разговаривать по приезду.

– Пфф… – качает он головой и переводит на меня ироничный взгляд. – Кто бы сомневался. А твой парень не ревнует?!

– К тебе?.. Нет... Что ты?.. – издеваюсь.

– Пойду снег пооткидываю.

– Как знаешь, – пожимаю плечами.

Заняться здесь абсолютно нечем, поэтому привожу себя в порядок и решаю выйти к хозяйке дома. Помогаю убрать посуду после завтрака, и за тихими разговорами мы вместе готовим борщ на обед.

– Вы извините, что мы вам надоедаем, – прошу виновато.

– Ой да, перестань, – улыбается бабушка Галя, поправляя цветастый платок. – Я старуха, живу одна. Внуки раз в полгода заезжают, мне тем более в радость, что рядом кто-то.

Вчера вечером Галина Сергеевна рассказала нам, что её муж умер два года назад после продолжительной болезни, а дети ещё по молодости в город переехали. Звали бабушку с собой после смерти Михаила Ивановича, но она отказалась уезжать из своей деревни. "Тут и помру" – сказала.

Осматриваю небольшую кухню. Обстановка небогатая, но чистота для пожилого человека завидная. В сверкающем белом буфете старинная посуда и несколько фотографий.

Поднявшись, изучаю их внимательно.

На одной узнаю однокурсника Громова, а на другой – саму бабушку Галю.

Входная дверь хлопает, по босым ногам проносится холод. На несколько секунд озираюсь на вошедшего в дом Мирона, и снова смотрю старые снимки в буфете.

В углу, самой последней, располагается фотография молодого человека. Образ его практически неразличим, так как видно, что карточку рвали и склеивали несколько раз.

– А это ваш муж? – киваю.

– Это? – выглядывает женщина, – нет, – качает головой и поднимается. – Это Саша…

– Саша? – наблюдаю, как она открывает буфет и извлекает из него фотографию.

– Моя первая любовь.

Округляю глаза. Морщинистые руки разглаживают симпатичное мужское лицо на фотоснимке.