Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

– Я так понимаю, это шантаж? – хмурится Мирон, поглядывая в зеркало заднего вида. – Что тебе надо было сделать?

– Завалить зачёт, – произношу еле слышно.

– И ты пошла на поводу у шантажиста? – взбешено восклицает.

– А что мне было делать? – развожу руками.

– Рассказать отцу, как минимум.

– Только попробуй, – предупреждаю, грозя ему пальцем.

– Почему ты…

– Это не обсуждается, Мир.

– Но по-че-му? Ты можешь мне внятно объяснить?

– Не хочу, чтобы отец видел… Там такой ужас… Кринж.

Мотаю головой. Немыслимо.

– Я помню всё до мелочей, – ворчит он под нос. – Ничего такого ужасного там не было, не нагнетай. Если бы ты там сексом занималась или, ещё невообразимее, делала минет.

Он хохочет, будто сама мысль о том, что я могу делать что-то подобное вызывает только улыбку.

Это злит чрезвычайно.

– Что за «ещё невообразимее»? – оскорбляюсь. – Что смешного в том, что я могла делать кому-то минет?

Смех мгновенно прекращается, а мужские ладони с силой стискивают руль.

– Ты же несерьёзно? – его глаза метают в меня молнии.

– Надеюсь, это ты несерьёзно, – парирую. – И смею тебе напомнить, у меня есть парень, который взрослее тебя на три года.

Последнее звучит немного по-детски, но я стараюсь об этом не думать.

– При чём здесь возраст и секс? – удивляется Громов. – Мне кажется, здесь больше влияют другие величины, – подмигивает мне.

– Ой, всё, – зажимаю уши. – Хватит, пожалуйста.

Он снова смеётся и, кажется, успокаивается.

– Ладно. Так почему ты не рассказала отцу, Карамелина?

– Мне стыдно, – морщусь. – Он считает меня такой идеальной. Так гордится. Когда я думаю, что папа когда-нибудь увидит нечто подобное, у меня руки дрожат.

Киваю на сложенные ладони.

Мирон тяжело вздыхает и тянется к ним, приободряюще сжимает мои пальцы. Улыбаюсь ему в ответ.

– Спасибо…

– Ты не права, Мия.

– Почему?

– Семья – это место, где тебя примут любой.

– Я никогда не была «любой». Всегда вела себя подобающим образом. Училась на отлично.

– Всё так, – соглашается Мирон.

– Тогда откуда ты знаешь, примут ли они меня после такого видео? – удивляюсь.

– Руслан с Элиной тебя любят, – пожимает он плечами.

– Идеальных все любят.

Кроме тебя, – договариваю про себя.

Ты питаешь слабость к порочным и грязным. Желательно без трусов.

– Загоняешься, Мий. И делаешь из мухи слона.

– Я умру, если это видео опубликуют, Мирон. Просто умру от стыда в ту же секунду. Сгорю дотла.

Громов оглушительно цокает и склоняет голову раздумывая. Снова сжимает мои ладони. Впервые чувствуя поддержку, ощущаю солёные слёзы на губах.

– Противоположность стыда – это свобода, – тихо произносит он. – Пока ты чего-то стыдишься, ты в тисках и кто-то умело этим пользуется.

– Кто это может быть? – искренне недоумеваю.

– Скорее всего, тот, кто хорошо тебя знает…

Глава 25. Замороженная Мия (не путать с "отмороженная")

Благодаря начавшемуся снегопаду, на место мы приезжаем только к пяти часам вечера. Согласно указанному адресу, останавливаемся у серого высокого забора и ржавых ворот.

Мои наушники так и остались спокойно лежать в рюкзаке, а мы всю дорогу общались. Перебирали всех моих подруг и университетских знакомых.

На самом деле, это ужасно незаслуженно и стыдно.

Хочешь не хочешь, начинаешь подозревать самых близких. Ещё и себя в этом винишь.

Замкнутый круг какой-то.

– Это что? Типография здесь? – удивлённо хлопаю глазами, потягиваясь.

– Судя по навигатору – да, – Громов тоже осматривается, кидает беглый взгляд на мои сведённые колени и морщится. – Какой-то старый завод. Наверняка разорили, а площади сдают в аренду.

– Ладно, – деловито киваю и натягиваю на уши белую шерстяную повязку с жемчужными бусинами.

Раскрываю солнцезащитный козырёк и, глядя в зеркало, поправляю волосы.

– Пиздец. А шапка где? – выгибает брови Мирон.

Мрачно за мной наблюдает.

– У тебя – на голове, – отвечаю усмехнувшись.

– А твоя где? А варежки? Шарф? Ты совсем сдурела?

Ударяю по козырьку, возвращая его на место.

– Хватит уже, папочка. Я сама за себя отвечаю.

– Отвечалка не выросла, – рычит Громов.

Вместо препирательств фыркаю в ответ и отворяю дверь. В лицо тут же ударяет холодный ветер, по телу пробегают противные мурашки.

Чёрт.

Громов огибает капот и застёгивает замок на своём пуховике до подбородка. Предусмотрительно натягивает перчатки. Прячу улыбку, опуская лицо.

Холодно, конечно, но не до такой степени. Взмахнув волосами, складываю руки на груди.

– Ты снарядился?

Мирон не реагирует на подкол.

– Пойдём? – спрашивает серьёзно, подавая мне руку.

По-королевски игнорирую её и проплываю вперёд.

Громов делает вид, что ничего не произошло. Вслух рассуждает, где именно находится типография.

Территория заброшенного предприятия оказывается огромной. Около двадцати минут занимаемся тем, что навещаем четыре унылых здания, на дверях которых оказываются огромные амбарные замки.

После того как осматриваем ещё два, я готова волком выть от холода, но упрямо молчу, передвигая звенящими, перемёрзшими коленками. Даже руки, несмотря на то что они спрятаны в карманах, становятся ледяными.

– Надо обойти с той стороны, – говорит Мирон невозмутимо.