Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

– Мирон, – шепчу, всхлипывая. – Не надо, пожалуйста.

– Почему? – отзывается он, проникая пальцами под волосы и ласково поглаживая шею.

Мотаю головой.

– Пожалуйста…

– Не могу, – хрипит он через усилие. – Ты такая… – вздыхает тяжело. – Вкусная. Как сахар, сладкая. Весь день об этом мечтал…

Твою мать.

Ещё раз целует, проникая горячим языком глубже, будто сейчас сожрёт и кусочка не оставит. Пытаюсь забрать внутрь воздуха побольше, но не получается.

Сдаюсь совсем ненадолго, позволяя Мирону делать всё, что заблагорассудится.

Я ведь любила его всю жизнь… Считала, что это навсегда.

Да о чём же я?

И сейчас его люблю. Наверное.

Я поклялась его забыть, оставить, с мясом вырвать из окровавленного сердца. Практически, смогла. Вот-вот получится. Я чувствую.

А он?

Может, и вправду говорят, чтобы обрести, надо отпустить?..

Его губы такие мягкие… Не такие, как в четырнадцать, неумелые. Мирон превратился в мужчину, который точно знает, как надо целовать, чтобы захотелось большего.

А я, кажется, хочу, – взрывается мысль в помутнённом сознании. Бабочки внизу живота вновь оживают.

Ладонь Мирона по-хозяйски располагается на моей ягодице. Сжимает несколько раз, выбивая всхлипы изо рта. Затем спускается чуть ниже, оглаживая нежную кожу, подцепляет под коленкой и укладывает на плоский тугой живот.

От бесстыдного ощущения твёрдости под лодыжкой отчаянно сдавливаю широкие плечи.

Каждую секунду, каждое мини-мгновение, уговариваю себя откинуть все мысли и наслаждаться близостью его тела…

Я не знаю, что это… Желание вернуть ему пинок под зад, которым он меня щедро наградил в машине в ночь, когда признался в любви к своей официальной девушке, или возникший вдруг из ниоткуда здравый смысл, но я вдруг отстраняюсь и прикрываю влажные требовательные губы ладошкой, которую Громов тут же нежно целует.

– Мир, послушай.

Настойчивая ладонь продолжает сжимать моё бедро.

– Да что с тобой? – подскакиваю.

– Ш-ш-ш… Разбудишь.

Кивает на дверь, напоминая про Галину Сергеевну.

– Какая муха тебя укусила, Громов? – шиплю, одёргивая футболку.

– Хрен знает.

– Иди на свою кровать, – толкаю.

– Эй, я не пойду.

– Значит, туда пойду я.

Пытаюсь перебраться через него, но теперь оказываюсь сверху.

– Не уходи, – вздыхает он умиротворённо.

В комнате темно, но я чувствую, что улыбается. Нежно обнимает, расположив ладони на спине.

– Я там буду спать, – совершаю ещё одну попытку подняться.

– И оставишь меня? Мне, вообще-то страшно, – давит смешок.

– Ты врёшь.

– Не-ет, Сахарок. Я правду говорю. Мне без тебя будет страшно спать одному.

Ну, и что я должна делать? Послать его?

Пытаюсь вернуть на место мозги и решительно сдираю со своей задницы мужские руки:

– Тогда спи, – говорю, скатываясь на подушку.

Отворачиваюсь к стенке и складываю ладошки под голову. Кусаю растерзанные губы, как сумасшедшая.

Сердце ядовитой иглой колет разочарование, но так ведь правильно?

– Спокойной ночи, – говорит Мирон, прижимаясь к моим лопаткам грудью.

Целует за ушком и… вырубается в ту же секунду, а я практически до утра пытаюсь заснуть. А когда открываю глаза, слышу неприятный звук за окном.

Возможно, для кого-то рёв грейдера после однодневного заточения и покажется прекрасной песней… Но это буду не я.

– Просыпайся, соня, – слышу ласковый голос над головой.

Зажмуриваюсь.

Боже.

То, что произошло ночью – не сон.

Громов меня целовал. Я отвечала. Он лапал мою задницу, а я чувствовала, насколько каменный у него член.

Член, который встал на меня…

– Дорога расчищена. Сейчас позавтракаешь и выдвигаемся домой, а то твой отец порвёт меня на татарский флаг.

– Домой… – повторяю осознавая.

Пока Мирон прогревает машину, быстро одеваюсь, завтракаю манной кашей и прощаюсь с Галиной Сергеевной. Она подмигивает и приглашает приехать в деревню летом.

Обещаю навестить, конечно.

– Я поговорил с водителем из города. Типография действительно находится за лесополосой и заезд с другой стороны, – говорит Громов, придерживая для меня дверь.

– Сегодня воскресенье, – щурюсь от слепящего снега повсюду и усаживаюсь в машину.

– Ну и что? – хмыкает он. – Двадцать первый век. Даже «Почта России»... хм... всего с одним выходным работает.

– «Почта России»… – ворчливо передразниваю и слежу за тем, как Мир размещается рядом.

Находиться с ним наедине после ночи немного странно… Тем более, его поведение разительно отличается от вчерашнего.

Он снова стал собой. Таким, как был до поездки в Европу.

– Мне нравится твоя куртка, – вдруг улыбается Мирон.

Опускаю голову, чтобы понять, о чём он? Куртка как куртка.

– Серебро делает тебя ещё прекраснее.

– Спасибо, – пытаюсь держать серьёзное лицо.

– Пожалуйста.

Подумав пару минут, решаю, что пусть он наконец-то стал прежним Громовым… Я-то теперь другая. И уж точно не собираюсь отмалчиваться.

– Что это было? – спрашиваю, как следует набрав воздуха в лёгкие.

– Что?

– Ночью…

– А что было ночью?.. – удивляется наигранно.

Поворачиваюсь к нему и вознаграждаю гневным взглядом.

– Ты издеваешься, да?

Мирон посматривает на меня сначала шутливо, затем хмурится.

– Давай обо всём поговорим чуть позже.

– О чём?

– О нас, – пожимает плечами.