Моя мужская правда

— Все, что у них есть о матереубийстве, — сквозь зубы процедила Сьюзен.

— Читать — не убивать.

— Ну да. Зато развеялась. Я ведь туда забрела от скуки.

— В этом платье?

— Ага. Почему нет? Оно короткое. В нем удобно лазать по стеллажам.

— Могу себе представить.

— А не выйти ли мне за него замуж?

— За кого?

— За этого хиппи. Он зубрила, ума палата. Юный гений и дряхлая старая дама.

— Положим, ноги, которые ты демонстрируешь мне и своей матери, дряхлыми не назовешь.

— Пользуйся случаем, смотри. Ничего с тобой от этого не случится.

— Не случится, — тупо повторил я, уставясь на приоткрытые бедра и желая Сьюзен как никогда.

— Ну хорошо, — отрезала она, — пора наконец перейти к делу. Время объясниться. Я готова. Как говорит моя мать, посмотрим правде в лицо. Короче, ты никогда больше не приедешь.

— Разве с прошлого нашего серьезного разговора что-нибудь изменилось? Мне кажется, нет, — ответил я.

— Я вижу, что тебе кажется. Тебе кажется, что я Морин. И ты хочешь мне отомстить.

— Едва ли, Сьюзен.

— Именно так, Питер. Да, ты намучался, ты исстрадался, но нельзя же жить, никому не доверяя. Это я, а не Морин. Без обмана. И не смотри на меня так!

— Как?

— Пойдем в спальню. Черт с ней, с матерью. Я люблю тебя. Очень.

— Нет, ты скажи — как это я смотрю?

— Стоп, — прошептала Сьюзен, крепко зажмурив глаза, и помолчала секунду-другую. — Оказывается, ты думаешь, что я хотела удержать тебя инсценировкой самоубийства? Что я тебя… что я тебя шантажировала? Чушь, Питер! Просто у меня кончились силы.

— Почему же ты не пошла к врачу? Ты… Да что говорить! Кстати, Морин делала так десяток раз, не меньше.

— Мне не нужен врач. Мне нужен ты. Я старалась, Питер. Все шесть недель, что ты был в Вермонте, не писала, не звонила, не мчалась на самолете, не преследовала тебя, верно? Пусть отдохнет. Я изо дня в день разыгрывала из себя бодрячку в той самой квартире, где мы вместе были, вместе ели и вместе спали. Наконец посмотрела правде в лицо. Омерзительная дама, Питер. Один знакомый пригласил меня на ужин. Я пошла. Было ужасно. Но, как говорит доктор Голдинг, ничего не поделаешь, иногда приходится начинать с нуля. Тот нуль развлекал меня за столом специфической светской беседой: опасно, дескать, попадать под влияние безответственных типов, лишенных понятия о чести. А Питер Тернопол — он узнал это из надежных печатных источников — является одним из таковых. Я окрысилась. Сказала, что пора домой. Он меня проводил. Когда я вошла в квартиру, мне безумно захотелось позвонить тебе. Но было страшно — вдруг что получится не так? И я приняла таблетку — для смелости. Потом еще одну. В общем… Не надо было этого делать. Глупость от безысходности. Никогда больше так не поступлю. Ты не представляешь, как мне жаль. Поверь, меньше всего я хотела тебя шантажировать, или причинить тебе зло, или показать «безответственному типу, лишенному понятия о чести», где раки зимуют. Просто не могла больше разыгрывать бодрячку. Шесть недель, Питер! Давай поедем куда-нибудь, хоть в мотель — мне все равно куда. Я до смерти хочу быть с тобой. Я ни о чем другом и не думаю. Питер, я тут и вправду рехнусь, живя вдвоем с матерью!

Как раз тут мать и подошла к нам. Она появилась так неожиданно, что Сьюзен даже не успела вытереть слезинки (по одной на глаз). А я ничего не успел ей ответить. Впрочем, ее слова не показались мне тогда ни полностью искренними, ни достаточно полными. Так что отвечать было, в сущности, нечего. Кроме того, я уже ничего не хотел. Вообще ничего. И никого. Я беру сексуальную паузу, милые мои дамы. С этой минуты и до гробовой доски.

Миссис Сибари попросила меня пройти с ней в дом для небольшого разговора.

— Полагаю, — сказала она, едва мы переступили порог террасы, — что вы сообщили Сьюзен о полном разрыве.

— Да.

— Тогда вам лучше сейчас же уйти.

— Я думал пообедать с ней. Наверное, и она этого хочет.

— У нее и в мыслях нет ничего подобного. Она пообедает со мной, не беспокойтесь.

С террасы мы молча смотрели на Сьюзен. Сначала она стояла, опершись на спинку кресла, потом резким движением стащила через голову платье и швырнула на газон, оставшись в белом бикини. Не трусики виделись мне давеча, а купальник. Сюьзен разложила кресло, превратив его в топчан, и легла вниз лицом, широко раскинув руки.

— Задерживаясь здесь, — прервала молчание миссис Сибари, — вы причиняете моей дочери дополнительные страдания.