Моя мужская правда

Очень благородно было ежедневно навещать ее в больнице. (Тон оставался ледяным.) Того же мнения придерживается и доктор Голдинг. В той ситуации вы поступили самым достойным образом, и мы, со своей стороны, это оценили. Но сейчас ей пора посмотреть правде в лицо. Не в ее интересах длить затянувшееся прощание. Не в ваших интересах потакать ей в этом. Сьюзен не так беспомощна, как кажется. Если хотите знать, она всю жизнь играет на снисходительности окружающих. Я говорю об этом, потому что расположена к вам. Не вините себя ни в чем и не возлагайте на себя ответственность за ее будущее. Сьюзен нравится, когда другие расхлебывают кашу, которую она сама заварила. Мы всегда старались относиться к этому с пониманием — все-таки дочь и ее не переделаешь, — но когда-то надо проявить твердость. Уезжайте. Она забудет о вас — и чем скорее, тем лучше. Таков естественный ход вещей. Покиньте наш дом сейчас же, мистер Тернопол, не провоцируйте Сьюзен на новые глупости. Вслед за очередной выходкой придет раскаяние, а на это у моей дочери нет сил.

Сьюзен все еще лежала на топчане, но поза изменилась: она перевернулась на спину, руки в стороны, ноги на ширине плеч; тело выглядело совершенно безжизненным.

— Нельзя ли хотя бы проститься с ней перед уходом? — обратился я к миссис Сибари.

— Разумнее будет, если я сообщу Сьюзен, что вы уже ушли. Она слишком долго пользовалась своей слабостью, но она сильная, уверяю вас. Со временем Сьюзен поймет: тридцатичетырехлетняя женщина, которая видит в партнере любимую игрушку и соответственно себя с ним ведет, обречена на тяжелые проблемы — и решать их придется самостоятельно.

— И все же я хочу с ней проститься.

— Хорошо. Будь по-вашему, но только недолго. — Всем своим видом миссис Сибари показывала, как ей надоело пререкаться со взбалмошным еврейским писакой. — Она щеголяет в этом купальнике всю неделю. Каждое утро почтальон вынужден отводить глаза. Надеюсь, вы не забыли, что и полмесяца не прошло с безумной суицидной попытки. Будьте добры относиться к наряду Сьюзен столь же деликатно, как почтальон; не обращайте внимания на рецидив подросткового эксгибиционизма.

— Я видел вашу дочь и не в таких костюмах. Мы прожили с ней больше трех лет.

— Только избавьте, бога ради, от подробностей. Я никогда не одобряла вашего временного союза. Не буду скрывать, я искренне сожалею, что вы вообще встретились.

— Но мы встретились, и я не могу уйти не простившись.

— Ясное дело, как же вы можете уйти, если она лежит на спине, ноги в стороны, — перестала сдерживаться нежная мать.

— Что вы этим хотите сказать? — вспылил и я.

— Что такие люди, как вы, только об одном и думают.

— Какие «такие» люди?

— Такие, как вы и моя дочь. Вся-то ваша любовь — сплошные постельные эксперименты. Гениталии для вас — лабораторное оборудование. Пора бы и повзрослеть. Никогда и думать не думали о браке. Слишком «своеобразны» для этого. Раньше таких называли богемой. Муж, жена, семья — звук не только пустой, но и опасный: ответственность, обязанности, риск. Лишь блуд да блуд — покуда не исчезнет половой инстинкт. Впрочем, это ваше дело — и ваше право: еще бы, творческая натура. Жаль только, что вы попусту заморочили Сьюзен голову своей исключительностью и избранностью. До встречи с вами моя дочь ориентировалась на более традиционные поведенческие стандарты. А посмотрите, как сейчас она старается продемонстрировать сексуальную раскрепощенность, мил-дружка потешить. Честное слово, бред какой-то, мозги набекрень. Вам что, не на ком больше было упражняться, кроме как на Сьюзен? Или она сама собой впала в половое помешательство? Хоть бы одну женщину на свете пропустил новоявленный Дон Жуан! Нет, не пропустит: тщеславие требует своего. А что будет с ней? Разве мало досталось ей и без того, мистер Тернопол?

— Вы заблуждаетесь, вы глубоко заблуждаетесь на наш со Сьюзен счет.

Я вышел в сад и тихонько направился к топчану. Раскинувшееся на нем тело было знакомо мне не хуже собственного.

— Я ухожу.

Сьюзен широко раскрыла глаза и сразу же снова зажмурилась от прямого солнечного света. Смежив веки, вдруг засмеялась раскованно и вызывающе. Безжизненная рука ожила, приподнялась, легла на штанину и решительно двинулась вверх между моих ног. Поезд следует без остановок. Конечная станция — Член. Мизансцена выстроилась. Немая сцена. Ее лицо оставалось бесстрастным. Я не шелохнулся. Подошедшая миссис Сибари буравила взором конечную станцию. Прошла, наверное, минута.

— Давай, уходи, ну же! — выдохнула Сьюзен, села на топчане и припала щекой к моим брюкам — туда, где уже покоилась рука.

— О, я заблуждаюсь, я глубоко заблуждаюсь на ваш со Сьюзен счет, — обреченно и одновременно язвительно процитировала близко к тексту миссис Сибари.

Я сделал шаг назад, повернулся и ушел.