Моя навсегда

– А во-вторых, у меня ведь нет семьи, – сказал он, не меняя ни темпа, ни интонации, но я поняла: он ответил на мой так и не заданный вопрос.

Я повернулась к нему.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему у тебя нет семьи? – Я вдруг посерьезнела. – Почему у тебя нет жены, кучи детей, трех любовниц, которые бы тебя обожали?

– Трех? Ты обо мне слишком хорошего мнения.

– А вот Митька – нет, не слишком хорошего. Только не говори, что ты одинок, потому что много работаешь. Ты просто не понимаешь, наверное, какой ты. Нет, это ерунда какая-то, ты не можешь не знать, насколько хорош. Возраст – ерунда, мелочь, никто не замечает, сто пудов.

– Сто пудов? Это много, это тяжело, – рассмеялся он.

– Наверняка в тебя влюблены все женщины вашего Кардиоцентра.

– Еще немного поговори – и я тебе поверю, – пошутил он, но я оставалась серьезной.

– Если ты один – значит, с тобой что-то не так.

– И что же со мной не так? – с интересом спросил он без улыбки.

– Я не знаю. Но что-то с тобой не так.

– Определенно, – согласился он. – И это означает, что тебе, моя дорогая София, нужно бежать со всех ног. Нужно послушать моего сына, который, как ты сказала, меня ненавидит. Вдруг пройдут годы – и ты тоже станешь ненавидеть меня. Потому что ты права и со мной что-то не так. Зачем тебе выяснять, что именно? Зачем оставаться и выяснять это лично?

– Поезжай к своим друзьям. Тебя ждут, тебя просили приехать не позже десяти, а сейчас уже почти одиннадцать, все уже пьют, провожают Старый год, – ответила я, разозлившись. – Поезжай к друзьям. У меня скоро уже последняя электричка уйдет.

– Нет, – отрезал он.

– Да, – рявкнула я.

Тогда он сказал, что ни за что не допустит, чтобы я ехала в такое время в такой день в электричке в какой-то там Солнечногорск – одна. Да это просто опасно, сказал он. Я потом себе не прощу.

– Я тебе позвоню, как приеду, – заверила его я сухо. – Дай номер своих друзей, и я тебе позвоню от маминой подруги. Не волнуйся, я притворюсь… не знаю, притворюсь твоей любовницей. Пусть друзья завалят тебя вопросами, а все женщины, включая их жен, позеленеют от зависти.

– Ты что, действительно хочешь уйти? – сощурился он.

– А ты что, действительно хочешь сказать, что слепой? – почти закричала я. – Уходи, я встречу Новый год тут, на вокзале.

– Одна?

– Это мое дело. Я хочу остаться одна. Так будет для меня лучше. Можешь просто взять и уйти? – почти попросила я.

– Нет, теперь уже нет, – покачал головой он.

Для меня это было слишком. Я стояла напротив него и не понимала, что происходит. Тело предавало меня каждую секунду, растапливая масло и сахар и заливая сердце карамельным сиропом; мне хотелось плакать навзрыд, уткнуться ему в грудь и рыдать. Мыслить последовательно я просто не могла. Стоило представить, что сейчас я уеду и расстояние между нами начнет увеличиваться, пока не окажется непреодолимым, как карамель превращалась в разъедающую кислоту, и я начинала умирать внутри.

– Постой, Софи, но если ты говоришь, что между нами разница в двадцать четыре года, это значит… Господи, тебе что, восемнадцать лет? Восемнадцать?

– И что? Что это меняет? – разозлилась я.

Но он стоял, потрясенный результатом простой математической операции.

– Я не осознавал…. Нет, это ни в какие ворота не лезет. Я просто старый идиот.

– Не старый, а мужчина в самом расцвете лет, как Карлсон, – выпалила я. – И вообще, чего ты хочешь от меня?

– Я хочу… Объясни, что ты тут со мной делаешь, девочка Соня? – зло процедил он сквозь сжатые челюсти.

– Я тут электричку жду! – крикнула я. – И вообще, для светила кардиологии у тебя не очень-то хорошо с арифметикой. Мог бы посчитать еще утром, а?

Я подорвалась и почти спринтерским бегом полетела к выходу, к платформам, где стояли поезда и пахло железом. Я хотела добежать туда, запрыгнуть в холодные недра любого поезда и уехать куда угодно.

– Софи, постой! Да постой же ты! – Я слышала его голос и только ускорялась. – Да остановись же ты, черт!

– Оставьте меня в покое, мужчина! – возмутилась я, когда Дмитрий Евгеньевич схватил меня за локоть. Хватка была крепкой – как капкан.

– Ты послушай, я ведь не хотел тебя обидеть. Я просто не подумал. Ты же студентка. Может быть, тебе уже двадцать три.

– И что? Двадцать три – сорок два. Это, конечно, сильно отличается от восемнадцать – сорок два, – заметила я злобно.

– Ты права, права. Ничего это не меняет. – Он мотал головой и притягивал меня к себе. И чем больше я сопротивлялась, тем ближе оказывалась. Я вдыхала запахи его одеколона, шоколада и лемонграсса в его дыхании, чувствовала жесткую шерсть его пальто. – Только… ты ведь не понимаешь. Я тебе не нужен. Я отниму у тебя юность, а она бесценна. Ты можешь этого не понимать сейчас, но потом ты все переосмыслишь и поймешь, что я прав. Прав! Нет ничего, чем бы я мог тебе возместить эту потерю.

– Да, ты ПРАВ! – выпалила я.

Людей на вокзале почти не было, а те, что были, смотрели на нас с интересом. Бесплатное шоу в отсутствие телевизора. «Новогодний голубой огонек».

– Вот и хорошо, – кивнул Дмитрий Евгеньевич.

– Ты мне не нужен. Я просто так, я шутила. И вообще, у меня есть парень.