МОЯ. Не отдам!

Или не придется, подбадриваю себя. Вадим сказал, что все изменилось. Может быть, меня уже никто не ищет. Может быть, Калмык коньки двинул, хотя это маловероятно. Калмык — тварь живучая, похлеще таракана. Говорят, его несколько раз убить пытались, но он до сих пор жив. Может быть, Калмык просто прибрал деньги папаши и успокоился. Не думаю, что ему нужна тощая нескладная девица, которая выше него на целую голову, даже без каблуков. Чем больше я думаю, тем сильнее тикает во мне беспокойство и тем ярче проступают картины прошлого.

***

Эпизод из прошлого

Сплю, дверь в мою комнату открывается.

Сон у меня чуткий, я быстро вскидываюсь на кровати. Меня мгновенно придавливают обратно.

Вижу, как в дверном проеме безвольного папашу поддерживают подмышки двое амбалов Калмыка. Кровь с его лица, разбитого в лепешку, стекает на светлый пиджак и белую рубашку.

Кряжистый, крепкий Калмык присаживается на мою кровать, пока двое других держат. Один за плечи, второй за ноги. Калмык садится на мою кровать и разглядывает меня с ухмылкой.

— Посмотрим, посмотрим…

Он сдавливает горло ладонью и лапает меня всюду, а мне и не пошевелиться.

Пальцы крепко переживают глотку, нечем дышать. Цыкает, что тощая, как жердь. Он трогает меня за волосы, пропускает пальцами, нюхает их. От него тянет выпивкой и крепким потом…

— Не красотка, но иногда сойдешь, — и начинает расстегивать ремень на брюках.

Ужас сковывает.

Слова Калмыка раскатываются в голове эхом, от которого начинается сильнейшая мигрень.

Браслет на моей руке начинает противно пищать.

— Это что?! — пялится Калмык.

Папаше хватает сил прошепелявить кое-как, что меня сейчас трогать нельзя.

— Сердце больное. Слабое. Всю жизнь берегу ее от стресса и жду, когда можно будет сделать операцию.

— Когда?!

— Операция на сердце через полгода. Сложная. Сейчас ее пугать и волновать нельзя. Может не дотянуть!

— Значит, будет моей. Если не сдохнет под ножом мясника, — отстраняется Калмык и добавляет. — Мой брат умер на операционном столе.

Именно тогда я поняла, что медлить нельзя. До этого я случайно подслушала разговор между отцом и Калмыком и решила сбежать. Вадим мой план поддержал. Но план был воздушным, красивым и каким-то отдаленным, казался нереальным, а еще… Еще я надеялась, вдруг не случится? Так глупо было надеяться на что-то, живя в той обстановке, какая царила вокруг с самого детства. Но все же иногда так хочется сказки…

Видимо, одних слов Калмыку показалось мало, он решил подкрепить слова действиями.

После визита Калмыка пришлось действовать быстро, и вот теперь я в бегах…

Но вдруг все изменилось?

***

— Тоже… — звучит другой голос.

Локтя касаются пальцы. Я шарахаюсь в сторону, падаю без сил в кресло.

Картинка из прошлого размывается перед глазами мутью, а дурноту никак не прогнать, она повисла на мне и цепляется в горло изо всех сил.

Возвращаюсь в настоящее, посмотрев на светловолосого мужчину.

— Ты что-то сказал?

У Дана лицо такое же ровное, без эмоций. Ему будто плевать, возмущаюсь!

Какого черта он нарушил мой покой?!

— Сказал, что привезу тебе вещи. Телефон тоже.

— Про машину не забудь. Она должна быть на ходу.

— К милому рванешь?

— Конечно. Даже трусы надевать не стану.

Дан потер подбородок и снова посмотрел на меня. Молча уставился и дырявил меня своим взглядом несколько секунд.

— Что? — не выдержала.

— Ничего.

— Вот и отлично. Жду свою машину. И деньги.

— Будет вечером.

Дан выходит, оставив меня одну.

Сразу после его ухода в носу щиплет, хочется плакать.

Зачем он все испортил?!

Даже факт, что Дан в своем доме появился, никак не умаляет его вины в моих глазах…

Ненавижу!

***

Осло

Тот же день, вечер

Чтобы отдать ключи от машины, мне приходится подняться в номер.

Стучу.

В ответ слышится шорох легких шагов, замирающих у самой двери.

— Это я, Дан.

Дверь открывается, но не слишком широко. Белка явно не намерена меня запускать, протягивает ладонь.

Ничего не поделаешь, она упрямее самого противного барана! Явно в неприятностях по самую рыжую макушку, но о помощи просить не хочет.

Вкладываю в ее руку сумку.

— Деньги, самые необходимые вещи там. Вот ключи, — добавляю.

Она принимает сумку и ставит ее в номер, вертит брелок между тонких пальцев.

— Почти десять вечера. Долго пришлось ждать.

— Твое ведро с ржавым дном отказывалось заводиться, — вру.

Просто надо было успеть подготовиться и отдать распоряжения.

— Надеюсь, она реально на ходу.

— Можем устроить тест-драйв твоей старушке, если не веришь.

— Нет, — отрезает. — Всего хорошего.

Придерживаю дверь рукой.

Злюсь.

Я почти в бешенстве, что ведусь на ее холодный отстраненный вид.

— Ничего мне сказать не хочешь? — предлагаю снова.

Последний шанс, Белка. Ну же…

— Да, — прислоняется плечом к косяку. — Кое-что хочу.

— Давай.

— Ты… — обдумывает. — Ты целуешься намного лучше, чем извиняешься. Извиняться ты не умеешь. Вообще.

И ловко захлопывает перед моим носом дверь.

Кулак замирает в сантиметре от двери.

Не стучу. Опускаю руку.

Сучка. Целуюсь лучше, чем извиняюсь?!

Меня похвалили или оскорбили?!

А не плевать ли?