Моя (не) родная

Мы посмотрели друг на друга. Она опять повернулась к воде. Подошла и, присев на ограду, склонилась. Набрала в ладонь воду и пропустила между пальцев. Волосы её были собраны в косу и свёрнуты венком вокруг головы, на лёгком сером платье остались мокрые пятна.

– Прости меня, Агния, – сказала она. Вытерла ладонь о подол, и к уже начавшим подсыхать, прибавились свежие тёмные пятна. Вода продолжала журчать, нарушая тишину. Я подошла. Помедлила и тоже села на край фонтана. Наташа посмотрела на меня. – В тот вечер я пошла за мартини. Влад, видимо, проснулся. Подошёл ко мне и…

– И спросил, можно ли поиграть у фонтана. Ты разрешила.

Она промолчала, подтверждая мои слова.

– Я хотела рассказать, но не смогла. Это было так страшно…

– Мне тоже было страшно.

– Прости, – она отвела взгляд. – И за Данила тоже прости. Я знаю, что Игорь рассказал тебе.

– Странно, Наташ, – я посмотрела на сына. Он перебрался ближе к нам, на изумрудную, с пробивающимися цветами, траву. Сосредоточенный, он открыл дверцы машинки, что-то вытащил из неё и вставил обратно. – Ты так усердно доказывала мне, что Данил твой. Зачем? Зачем, просто скажи мне?

– Ты когда-нибудь боялась?

Вопрос заставил меня задуматься. Боялась ли? Мирон вскрикнул, вскочил и, изобразив нечто вроде буксующего трактора, прокатил машинку по невидимой трассе. Пробежал по лужайке и принялся катать по борту фонтана по другую сторону от нас.

– Я всегда боялась потерять любовь отца. А остаться одной… Наверное, нет. Я боялась правды, боялась осуждения.

– А я боялась.

– Почему? Ты так упорно держалась за Данила, а Игорь…

– Что Игорь? – Наташа немного повысила голос. – Что? Это был случайный секс. Он же по тебе сох. Когда я поняла, что беременна… – она посмотрела на Мирона. – Отношения с Данилом не были тем, чего я хотела, Агния. – Она повернулась ко мне. – Я знала, что он мне изменяет, но думала, что это пройдёт. Чего-то ждала… А сейчас сама не могу понять, чего. Это больно – знать, что мужчина, с которым ты хочешь построить жизнь, тебя не любит. И слышать, что он тебя не держит, тоже. Даже не знаю, сколько раз он говорил, что я могу быть свободна, если меня что-то не устраивает.

– Тогда зачем ты терпела? – спросила я. И я искренне не понимала, зачем.

– Не знаю. Не знаю, – повторила она, четко проговаривая слова. – Но я рада, что всё закончилось. Странно… Раз, и закончилось. Хорошо, что ты вернулась.

– Ещё совсем недавно ты так не считала.

– Ещё совсем недавно я хотела быть женой мужчины, который сделал бы меня несчастной.

– Больше не хочешь?

– Не хочу, – сказала она решительно и встала. – Даже если с Игорем у нас не сложится, я больше не хочу вранья. Ты смогла вырастить сына, и я смогу.

– Думаю, что вам всё-таки стоит попытаться, – я тоже поднялась.

– Я тоже так думаю, – Наташа улыбнулась уголками губ, но взгляд её оставался отстранённым.

Мы обе засмотрелись на Мирона. Я заметила, как Наташа коснулась живота. Ветер подул сильнее, платье облегало её тело точно вторая кожа. В кармане у меня звякнул телефон, но я не спешила доставать его.

– Я всегда тебе завидовала, – призналась Наташа. – Мы ведь с тобой обе без отца росли. Но у тебя он появился, у меня – нет. Когда ты выходила замуж за Игоря… Он мне нравился. Но я не разрешала себе думать об этом. Лелеяла любовь к Дане. Игорь был твой, а Даня… – она горько усмехнулась. – Даня тоже был твой. Всё так глупо…

– Наташ, – я коснулась её руки. – Ты тоже меня прости.

Она посмотрела мне в глаза.

– У вас красивый сын, – Наташа качнула головой в сторону Мирона. – Мой тоже будет красивым. Папа у него что надо.

Её улыбка была блёклой и вымученной, моя тоже. Больше ничего не сказав, Наташа пошла по траве в сторону ворот. Ветер принёс с собой аромат её духов.

Нам всем давно нужно было попросить друг у друга прощения. Я смотрела ей вслед. Почему раньше я не замечала в ней страха одиночества? Почему никогда не видела того, что лежало на поверхности? Почему не хотела видеть?

Около меня по камню зашуршали колёсики игрушечной машинки. Я вытащила телефон, прочитала сообщение.

– Мам, жарко, – Мирон плюхнулся рядом. – Хочу мороженое.

– Потом. Сейчас к папе пойдём, – сказала я, и только когда слова повисли в воздухе, а сын нахмурился, поняла, что сделала. Но было уже поздно.

* * *

Сперва я хотела попытаться переключить внимание сына на что-то другое. Я могла бы отвлечь его, перевести всё в шутку, обыграть. Но не стала. Разве мало нам все досталось из-за молчания?

– К папе? – осторожно переспросил Мирон. – Мы же к дяде Данилу собирались.

Я сдвинула колени, поймала руку сына. Ладошка его была тёплой, машинка в ней – прохладной. Всё вдруг стало очень острым: звуки, запахи. Даже шум воды в фонтане казался мне слишком громким.

– Ты у меня взрослый, да? Можно с тобой по-взрослому поговорить?

Мирон размеренно кивнул. Сердце у меня затрепыхалось. Данил дал мне две недели. Что же, кажется, я не слишком превысила срок, несмотря на то, что больше он на нём не настаивал.

– Когда-то я жила в России, я тебе рассказывала, помнишь?

– Помню. Если тут бабушка и дедушка, то ты жила в России.