Моя несчастливая счастливая жизнь

В ее голосе, хоть она и ругала меня, не было злобы. В нем была забота. Забота? Забота…

Это было так странно! Незнакомый человек не дает тебе шагнуть вниз с карниза, потому что ему не все равно. Я уже успела забыть, что такое забота, и что такое доброта – тоже. И тут на интернатовской крыше появилась Анжелика и напомнила обо всем хорошем, что бывает в людях.

На чердаке Анжелика огляделась, потом принесла из угла деревянный ящик и усадила меня на него. Сама села рядом на пол.

– Положи свои сумасшедшие голые пятки под себя, а не то заболеешь.

Я молча выполнила то, что она сказала, и только теперь почувствовала себя живой. Вытерев кулаком красные, заплаканные глаза, я посмотрела на нее исподлобья и пробубнила:

– Чего тебе здесь надо?

– О, вот черт! Она умеет говорить. Ну, может быть, это даже плохо. Но учти, если ты болтушка и много говоришь, то так и знай, что мы друг другу не подойдем. Я ненавижу болтливых людей, потому что сама очень, очень болтлива. Как-то, когда был жив отец, он мне сказал, что я когда-нибудь точно заболтаю его до смерти. И вот ведь незадача, действительно умер. Правда меня в тот момент с ним не было, а то бы я и вправду подумала, что он из-за меня крякнул…

На лицо Анжелики падал свет от уличного фонаря, и я смотрела на нее очень внимательно. Как на чудо. Со мной уже несколько лет не разговаривали вот так – легко, просто и непринужденно.

Я не знала, то ли мне ответить, то ли молча слушать, ведь Анжелика сказала, что не любит болтливых. Она, тем временем, рассказывала о своем отце, который бросил семью ради другой женщины “с бидонами вместо грудей”…

Анжелика была высокая, полная девушка. Ее поселили к нам в комнату совсем недавно. Но она уже успела заслужить авторитет, хватая за волосы наших гадюк, которые поначалу хотели высмеять ее вес и телосложение. При таком яростном проявлении физической силы гадюки быстро умолкли и в присутствии Анжелики вели себя гораздо спокойнее.

На чердаке я впервые могла рассмотреть ее вблизи. И она мне понравилась. Жиденькие светлые волосы были собраны сзади в крысиный хвостик. На круглом лице с увесистым вторым подбородком были хаотично расположены несколько крупных светло-оранжевых веснушек. Брови и ресницы были белыми, казалось, что их вовсе не существует.

На Анжелике была свободная футболка такого большого размера, что, казалось, в нее вошла бы вся наша девичья спальня. Ее большой вид меня обнадеживал, внушал доверие. Вся она словно светилась счастьем и от этого казалась довольно симпатичной, несмотря на свою комплекцию.

– Как? – я сглотнула комок в горле, замялась, вытерла покрасневшие от слез глаза.

– Что как? – она посмотрела на меня, а потом нетерпеливо замахала обеими руками, – Ну, черт тебя возьми, говори! Не люблю, когда начнут, а потом не закончат!

– Ну… Ты здесь неделю, – хлюпая носом продолжила я, – скажи мне, как тебе удается быть такой счастливой?

Анжелика помолчала, попыталась сделать серьезное лицо, и вдруг засмеялась.

– Эй, девочка, ты что, совсем все в жизни попутала? Почему я должна быть несчастной? Вот смотри, все просто: мой отец меня бросил. Моя мать спилась. А я не буду несчастной. Назло им. Никогда не буду! – Анжелика встала и прошлась по чердаку, – А знаешь, почему? Потому что я знаю, что я выйду отсюда и смогу добиться в жизни чего-нибудь. Чего угодно! Буду учиться, работать. Может быть, премьер-министром и не стану, но уж точно никого из своих родных не брошу, не сопьюсь. Я буду нормальным человеком. Я это знаю, чего же мне тогда быть несчастливой?

Она помолчала, потом добавила уже тише и серьезнее:

– А еще, когда улыбаешься назло всем, даже самые тяжелые беды переносятся легче. Ты что, не знала об этом?

Я подошла к ней и сделала то, на что, казалось, была уже не способна. Я крепко обняла ее и прошептала на ухо “спасибо”.

Мы с Анж, так я ее называла, стали подругами. Когда она была рядом, гадюки даже смотреть боялись в мою сторону. Все потому, что вскоре после нашего знакомства Анж так "накостыляла" (ее словечко!) за меня главной змее, что несчастную увезли со сломанной рукой в больницу.

Она вернулась оттуда спустя несколько часов, притихшая, молчаливая, с красивым, белым гипсом от плеча до кончиков пальцев и с таким же белым лицом. Мы получили нагоняй, но ведь эта травма тоже была случайностью.

Мир в интернате сконцентрировался для меня вокруг одного-единственного человека – моей Анж.

В начале весны мне исполнилось восемнадцать, и, благодаря Анж, у меня началась новая жизнь. Давно мне не было так спокойно. Меня никто не трогал, я могла говорить вслух, даже смеяться, могла в любое время обнять Анж, которая всегда была очень добра ко мне. Меня переполняла благодарность и нежность к этой большой девчонке.

Когда Анж узнала, что произошло между мной и Артуром, она попыталась разобраться и с ним, но, слава богу, все закончилось устной ссорой.