Моя палата

   – Ну, вы-то чего волнуетесь? Это же не ваш.

   – Да не мой, не мой... – она отступила от него на шаг, презрительно скривилась и вышла из столовой.

   Степан, "словно схваченный лютым морозом ручеек", застыл в одном положении. Он закрыл глаза и чуть заметно раскачивался, напевая свой мотив. Он ждал, пока кто-то подхватит его песню, напомнит нужные ему слова, водя пальцем по нотам. Он ждал проблеска маяка в окутавшем его тумане, или шума механизмов разводного моста, который соединит его остров с большим материком. Вокруг стучали ложки, довольные улыбающиеся рты заталкивались мясом и картофельным пюре, выпивались стаканы молока и киселя. За одним из столов послышалась характерный хруст разламываемой шоколадки, несколько завистливых глаз уставились на источник звука с соседних столов.

   – Сережа, не поделитесь? – пробасил знакомый голос.

   – Как вы угадали? Не поделюсь.

   – Чтоб у вас кишки слиплись.

   – И вас с Новым годом, Иван Петрович.

   – Эта сука там халявы хочет? Сука, ты там халявы хочешь?

   – Иван Петрович, вы бы выздоравливали да убегали, пока можете.

   – Я с этой сукой в одной палате. Ночью я ему устрою темную.

   – Иван Петрович, вы же кавалер ордена вроде?

   – Третьей степени!..

   – Кто-нибудь, двиньте ему в орден.

   Отовсюду раздавались другие насмешки, разрывая несчастного Ивана Петровича на части. Но тот мужественно ругался со всеми подряд, не забывая осторожно оглядываться. Лишь один Степан никак не интересовался этими разговорами. Ритм, стучащий внутри него, нарастал и учащался, раскачивая его на стуле.

   В дверях опять появилась Ирина Михайловна. Бледная, она подкралась к Степану сзади и заглянула в его тарелку, которая осталась нетронутой. От накатившего на нее отчаяния, она всплеснула руками и громко сказала:

   – Прекрасно! Полюбуйтесь на это безобразие! Мы, можно сказать, лучшие куски от себя отрываем, в тарелку ему кладем, чтобы накормить, а он отворачивается, будто ему дерьма подсыпали! Полюбуйтесь! Прекрасно!

   "Прекрасно..." – Степан прокрутил это слово в голове.

   Он явственно услышал новый щелчок, переключивший старую программу на новую. Это было похоже на то, как внезапно складывается кубик Рубика, который до этого безуспешно мусолили в руках десятки часов. Степан просто включился в свое тело, заново обретая возможность двигаться, слышать, говорить, смотреть. Его мышцы дернулись, неловко поддевая столешницу, из-за чего тарелка с едой подскочила и звякнула о стол.

   Ирина Михайловна снова всплеснула руками и выскочила в коридор. Она, казалось, "заблеяла, и зацокала копытцами к посту" в надежде найти Тому или Егора. Ей посчастливилось встретить молодую практикантку, которую она тут же схватила за локоть и потащила за собой в столовую.

   – Вы полюбуйтесь, Тамара Васильевна, он нам всю посуду перебьет. Ну нету сладу с ним, вообще! Самый неспокойный он у вас, давайте мы его в изоляторе на ночь оставим!

   Ирина Михайловна втиснулась между дверью и выходившим пациентом в столовую. Следом за ней порог перешагнула Тома, деловито похлопывая свои бока руками, находящимися в карманах халата.

   – Вот он, ваш Степан! Делайте с ним, что хотите, иначе я... – Ирина Михайловна осеклась.

   Степан держал в руках наполовину пустой стакан с молоком, которым он постукивал о пустую тарелку.

   Тома вздохнула, повернулась к потерявшей дар речи Ирине Михайловне, и тихо, но так, чтобы Степан слышал, сообщила ей:

   – Ирина Михайловна, я вижу, это проблемы не у Степана, а у вас. Если вы не можете работать в подобного рода заведении, то я рекомендую вам задуматься о смене деятельности. Если я услышу от вас еще одну жалобу на этого пациента, то я таки доложу Федору Никитовичу, что вы его избили, и предъявлю ему разбитую губу. Вам ясно?

   Ирина Михайловна коротко кивнула, развернулась и ушла из глаз долой.

   – Стенька! – Тома подсела к нему за стол. – Ты что, поел что ли?

   Степан указал пальцем за соседний стол, где один из пациентов со счастливым видом доедал свалившуюся на него с неба вторую порцию вкусного ужина.

   – Я молоко выпил, – сообщил он.

   – Прогрессируешь, умница.

   – Я обещал тебе.

   – Спасибо, Стенька, – ее рука взяла его руку. – А чего ты эту кобылу дразнишь? Нарочно?

   – Так вышло.

   – Она меня бесит. Наша баба Нина на что уж тяжелая женщина... Да, во всех смыслах, – улыбнулась она, отвечая на улыбку Степана. – Но и то мне с ней проще было.

   – А где Егор?

   – Ходит за мной по пятам. Спорим, меньше, чем через пять минут сюда зайдет?

   – На пачку печенья спорим? – шутливо предложил Степан.

   Тома опять заулыбалась.

   – Губа в порядке? – был ее следующий вопрос.

   – Даже забыл о ней.

   – Как твоя Орхидея?

   Степан закрыл глаза и прошептал, словно боялся громкими словами сдуть пыльцу с цветка, которым он тайком любовался:

   – Она прекрасна...

   – Я заглянула в ее дело. Она напала на родственницу.

   – Она мне говорила.

   – Ты смелый?

   Степан ухмыльнулся.

   – А чего мне бояться, Тома? Есть, что терять?

   – Всегда есть, что терять, Стенька. Жизнь, например.