Моя песня бредёт по свету...

И снова год бредет, тревожный, строгий,
Где в темноте — далеких гор горбы,
Я Новый год люблю встречать в дороге,
Чтоб новый год потом дорогой был.
Ночным азартом пьяны перегоны,
Мело, и тени падали на льды.
На каждом стыке чокались вагоны:
За Новый год! И были пьяны в дым,
Шатались, но держали равновесье.
И дверь рванув на крик пурги — Пора!
На медных ручках выкинулся весь я
И ветру грудь подставил и орал.
Как старый год, оставлен старый город,
В котором ты и по тебе тоска,
А ветер бьет, нетерпелив и горек,
И крепче ледяного коньяка.
Рассвет белесый отрезвлял, как проза.
Состав устал и стал, пройдя черту.
Я от тебя бежал сюда в морозы,
Но все же ты меня встречаешь тут.
Январь. Морозная канва
На окнах, а на ней
Прошит узор на синеве:
Замерзли звуки и слова
О Вас, о ней, о них, о нем.
Пусть днем они уходят сном,
И снова дышит дымом день,
Но ночью светит синий снег,
Поля под пеленой,
А на заснеженной сосне
Спит ворон под луной.
Проснется, каркнет (лес притих)
И, с крыльев сон стряхнув,
Неторопливо полетит
К далекому окну.
Колышет тени тишина,
И гулко, как в лесу.
Он сел у твоего окна
На индевелый сук
И смотрит, от мороза строг,
Камин дымит, горячий грог,
И Григ на черном льду рояля.
И кто не знаю, ты ли, я ли,
Вдруг тронул клавиши: до, ре…
Мороз — почти Гюстав Доре,
На стеклах вырезаны им
Гравюры к сказкам братьев Гримм
И Гулливер… Но суше, строже.
Ни сна, ни Гулливера нет,
По серым крышам серой кошкой
Крадется северный рассвет.
Все рифмы сбиты. Смята тема,
Со мною тишина одна.
Я в сером сумраке зачем-то
Стою у зимнего окна.
Собравшись на высокий гребень,
Четыре ветра говорят:
Зачем ты здесь? В мохнатом небе
Чужие звезды января…
Легко так улыбнулась —
         не мне, а там кому-то,
Нежнее, чем «люблю вас»,
         нежнее Глюка гамм,
Белеет снег, как память,
         нежнее солнца утром,
А тишина по крышам —
         вдогонку, наугад.
Лишь шорох, только шепот
         во сне — и я услышу.
Юргой сорвется сердце, дорога поперек.
Блестят под лунным ливнем
         заснеженные крыши,
А я твою улыбку украл и уберег.
Январь. Морозная Нева
Под снегом. Пухлый календарь
Уж сбросил шелухи немного,
И год короче стал на ноготь,
На самый маленький, на твой.
Все побелело, даже небо,
Зима проходит по лесам.
Зима хрустящим плотным снегом
Забилась даже в Летний сад.
И снова детство. Стала прежней
Закатов сельских киноварь.
Мир белый, снежный, белоснежный,
Березы в инее… Январь.
Но солнце село за пригорок
И ночь покачивает чуть.
И вот фонарщик — старый ворон —
И в небе звонком и морозном,
И над тобой, и надо мной
Летит и зажигает звезды.
И заискрился снег блестящий,
И сосны за окном встают.
Старинный музыкальный ящик
Сыграет песенку свою.

Вечер утомленный.

И сафьян зеленый,
Угольки в камине.
Время без забот.
Это монотонный, вежливо влюбленный,
Тихо улыбающийся, медленный гавот.
Пахнет елкой вечер,
А на елке свечи
Догорают медленно,
Только для кого?
Это монотонный, вежливо влюбленный,
Тихо улыбающийся, медленный гавот.
И сосны за окном встают.
Старинный музыкальный ящик
Играет песенку свою.
Я засыпаю… Я тону…
Я медленно иду ко дну.
И вдруг срывают тишину
Гудки. На север, в ветер, в холод,
В пургу идущих ледоколов,
Скорей! Я жду-у-у-у!
В ночную жуть
Я ухожу, я ухожу,
Я нежность комкаю и мну.
— Ах так? Мне хочется смеяться,
Но душно здесь. Я тишину
Разбил, как куклу из фаянса.
И воспаленным лбом к окну:
Все словно ночь — морозно, ясно.
Туман распахнут настежь ветром.
Дорога залита луной,
И солнце ждет меня к рассвету
В лесу у самых валунов.
Прозрачный, прочный и огромный,
В горячих радугах, в снегу,
Угрозой, шепотом и громом
Мой мир зовет. Я не могу
Остаться здесь. В твое оконце
Глазеть на радужную жуть.
Я не могу надеть на солнце
От лампы синий абажур.
Я не могу тебе в угоду
Принять твой плюшевый уют
За мир мой, где ветра и воды
И тучи молнии куют.
Там ласточки скользят наметом,
Там тополя хранят поля.
Воспоена дождем и медом
Моя огромная земля.
Она в ночи горит кострами,
Она дымится на заре,
Земля, которая утрами
Пьет жадно воду из морей.
Моя земля! Мой дом высокий!
Там солнцем каждый день проник.
Там лебеди кричат в осоке,
Под ливнем клонится тростник.
Там клен и дуб, ольха и камень
Штурмуют башни гор-громад,
А по ночам над ледниками
В бою сшибаются грома.
Там степи в горизонтах синих,
По вечерам закат кровав,
И полыхают флаги сильных,
На клочья тучи разорвав.
Дороги кинутся под ноги,
В волненье высохнет трава.
Друзья оглянутся в тревоге,
Они спешат. Не отставай!
Тебе ль, рожденному для песен,
Для бега, драки и побед,
Их променять на эту плесень,
На тихий дом без бурь и бед.
Где спят, где не за что бороться,
Где бьются мухи о стекло,
Где на камине три уродца
И надпись: «Береги тепло».
Прощай. Я выпил все до донца.
Но мне ли разменять решить
Мое единственное солнце
На эти звездные гроши?
Ворвался ветер, сдунул свечи
И нежность надвое порвал.
Сегодня наш последний вечер,
Темно, и за окном январь.
Ни слова, ни огня, ни крика.
Пусть тишина, как на пари.
Открой рояль. Сыграй мне Грига
И ничего не говори.
Молчи. Пусть будут только тени
На клавишах и на висках.
Я спрячу голову в колени,
Чтоб тишину не расплескать.
И встанут берега из мела,
И вот на черном льду, в беде
Перемешались стаи белых
И стаи черных лебедей.
И лебеди забудут Грига
И, покидая черный лед,
Заплещут крыльями и с криком
Сорвутся в дальний перелет.
И будет море под ночами,
И ночь, и ни огня нигде.
И сквозь тоску начнутся гаммы
К беде, как стая лебедей.
Сейчас конец, и под снегами,
Где гномы клады берегут,
На пики фьордов рухнут гаммы.
Так звезды падают. В бреду.
Конец. На окнах лес морозный.
Пусть тишина, как злой навет.
Не говори. Не надо. Поздно.
Так звезды падают. Навек!

1940