Моя песня бредёт по свету...

О, солнечные ясные заливы,
О, утренняя синяя вода,
Но у меня приливы и отливы
Не высчитаны точно на года.

У мозга в перепутанной траншее

Залягут мысли, перед тем как в бой.
А я не знаю тяжести страшнее,
Чем сердце, накаленное тобой.

И за него колдун неприхотливый

Четыре черных двери нагадал.
И у меня приливы и отливы
Не вычислены точно на года.

И завтра, может быть, уже лавиной

Я рухну, задевая груды строф,
Когда не слово — взгляд неуловимый
Швыряет в беспросветность вечеров.

И в вечер, тягостный и несчастливый,

Я глухо пожалею иногда,
Что у меня проливы и отливы
Не вычислены точно на года.

1940

Рассвет

Мы идем дорогой ночных кораблей,
Скоро солнцу время вставать.
На заре острова встают из морей,
Незнакомые острова.

Имена их смуглы, как морской загар,

А над ними сквозит синева…
Скоро горных пиков снега
Станут алым огнем отливать.

Просверкнет упруго под солнцем волна,

Чайка встречу нам прокричит,
И, рожденные солнцем,
         всплывут острова
На заре из морских пучин.

Красный диск над морем повис, скорей!

Пусть рассветный ветер суров —
Мы идем дорогой больших кораблей,
Белых птиц и синих ветров.

(дата неизв.)

Анри Бейль

Из цикла «Мастера»

Дорожной грязью дилижанс заляпан.
Граница. Столб. И нет пути назад.
Он спрячет в тень широкополой шляпы
Пронзительные яркие глаза.
Надвинет шарф на крепкий подбородок
(Еще себя в последний раз сдержать).
Он спит, пока солдат у двери бродит,
Он спит, пока не отойдет сержант.
А в голове стучит: бежать. Прорваться!
Одним рывком прорваться и бежать.
О, он тоску тогда сомнет и опрокинет,
Бежать в грозовый воздух мятежа.
В Милан ни шагу, в Парму ни ногой.
Ведь где-то там Матильда Висконтини
Тоскует вечерами о другом.
Бежать, бежать к свободе,
      к солнцу, к дали…

Но вот сержант выходит из дверей.

Ему ли разглядеть лицо Стендаля
Под паспортной отметкой —
                 Анри Бейль?
Рожок. И сразу тяжелеют веки.
Теперь заснуть, и станет так легко.
Ты спишь, изгнанник Родины и века
И современник будущих веков.

(дата неизв.)

Сергей Наровчатов. О стихах Бориса Смоленского

У Бориса Смоленского сходная судьба с Николаем Майоровым и Павлом Коганом. Б. Смоленский погиб в ноябре 1941 года с оружием в руках, простым солдатом, защищая нашу Родину. С моей теперешней колокольни это почти мальчик — всего 20 лет. Но эти мальчики ценой своей жизни спасли Россию и отстояли Советскую власть.

Смоленский полностью представитель предвоенного поколения нашей поэтической молодежи тех лет. Одна из отличительных ее черт — глубокий и беззаветный, я бы сказал, «коминтерновский» интернационализм. Это, разумеется, и откладывало отпечаток на творчество всех нас, в том числе и Бориса Смоленского. Он, по сути, один из первых, кто открыл для нашего поколения стихи великого испанского поэта, расстрелянного фашистами, — Федерико Гарсиа Лорки. Тогда республиканская Испания была символом нарастающей схватки с черными силами. Отсюда напряженный, любовный интерес ко всему свободолюбивому в Испании, неосуществленная мечта моих сверстников самим участвовать в битве под Гвадалахарой… Ну что же, судьба готовила всем нам еще большие битвы, так что в долгу она перед нами не осталась.